Мой одноклассник работал таксистом в нашем городе. В какой-то «Интернет-Мотор-Такси» компании. Звали его Вася.
Вася был человек добрый, покладистый, тихий и незаметный. Но вот, чего у него не отнять, был Вася жутко предприимчивый. Рвачуга, одним словом. Но в хорошем смысле этого слова: он никогда не делал так, чтобы нажиться в ущерб другим, кого-то обидеть или обделить. Но и своего не упускал. Всё получалось у него просто, легко и непринуждённо. Если Вася, нюхом чуял какую-то хоть мало-мальскую выгоду, то сразу, без разговоров и долгих раздумий вписывался в это дело: съездить в «Цыганский поселок», с полной машиной галдящих цыган (от чего другие таксисты частенько отказываются) - да не вопрос, только плата вперёд и надбавка за вредность и, что характерно, представители хитрого племени его слушались, и шли на уступки; повозить по городу подвыпившую компанию, явно хулиганской наружности — это тоже без проблем, не трогали его, и сверху платили неплохо; сутки на пролёт «бомбить» — вообще легко, лишь бы деньга капала. А один раз Вася, даже во Владивосток заказ взял — это же представьте себе: почти десять тыщ км в одну сторону! Больше двух недель его не было видно, но деньжат, по слухам, прилично забабахал.
В общем, Вася был за любой «кипишь» приносящий хоть какую-то выгоду, кроме «криминала» — этого мой друг на дух не переносил и держался как можно дальше.
И что интересно, вот эта его предпринимательская жилка, полностью соответствовала его наружности. В школе, и в университете он выглядел как приличный мальчик из Еврейской семьи: тёмные курчавые волосы, длинный нос с горбинкой, карие глаза, выражающие зачатки вселенской скорби, тонкие музыкальные пальцы (кстати говоря, Василий, в детстве занимался по классу скрипки в нашей музыкальной школе). С возрастом Вася, конечно заматерел и, подозреваю, что к старости он выглядел бы как настоящий Старый еврей из анекдотов.
Упаси меня Господь, кого-то обидеть. Я очень хорошо отношусь к этой нации. И у меня очень много друзей и знакомых евреев, и оставшихся «здесь», и уехавших «туда».
А вот откуда у него такая внешность? Мне непонятно. Отец его, чистый Бульбаш — Яська с канюшынай. Мамаша — Хохлушка, откуда то из-под Одессы. А Васька — ну еврейчик вылитый. Хотя, как говорил Коровьев-Фагот в бессмертном произведении Михаила Афанасьевича Булгакова «Мастер и Маргарита»: «…вопросы крови — самые сложные вопросы в мире! И если бы расспросить некоторых прабабушек и в особенности тех из них, что пользовались репутацией смиренниц, удивительнейшие тайны открылись бы…».
Но это так — предисловие. А теперь сама история.
Однажды, Василий пришел ко мне домой в совершенно неурочный час, без звонка, без СМС-ки.
Вечерело.
Я, как раз заканчивал с прополкой картошки в огороде — оставалось совсем немного. И я думал все доделать, чтобы не оставлять на завтра.
Тут раздался стук калитки и во двор вошёл Вася. Делать нечего — пришлось прерваться: «Гость в дом — Бог в дом!», как гласит старая польская пословица. Василий уселся на скамеечку, закурил, посмотрел на меня странным взглядом, своих карих глаз, и спросил:
— Слушай, дружище, у тебя выпить есть?
Я, человек непьющий, но спиртное дома держу. Хотя я и удивился этому вопросу, но кивнул утвердительно:
— Тебе чего: вина, водки? Наливка домашняя имеется.
Вася посидел немного, пожевал потухшую сигарету, потом сказал:
— А ну его! Если можно чаем угости или кофе.
— Так чай или кофе?
— Давай чай. Только покрепче.
Ну что ж: чай так чай. Я и сам был не прочь попить, чего-нибудь горяченького на свежем воздухе. Заварил. Сидим у меня в саду, под раскидистой яблоней, чаёк попиваем, сигаретки покуриваем. Васёк молчит, но вижу: что-то изнутри его гложет. В душу не лезу, жду: человек должен сам, без понуканий начать разговор и излить всё, что на душе накопилось. И тут не сомневаюсь — расскажет, не зря же он ко мне припёрся.
Василий посидел-посидел, да и говорит:
— Слушай, тут со мной какая-то чертовщина стала творится… — и замолчал.
Я молчу. Жду продолжения.
— Понимаешь уже несколько раз, мне прямо на мобилу, заказ приходит. Забрать человека и завезти к кладбищу.
— Ну и в чём проблема? Ты же таксист вроде бы? Работа у тебя такая.
— Понимаешь, заказы у нас идут, исключительно, через оператора. Напрямую — крайне редко. Мне друзья позвонить могут, такие как ты или Серёга. А посторонние: ни-ни! Я свой номер никому не даю.
— Ну мало ли, может через оператора как-то информация просочилась?
Он пожал плечами, помолчал немного, а потом продолжил:
— И вот ещё какая штука, звонки эти поступают ровно в полночь. И цену хорошую дают — 50 рублей.
— В двенадцать ночи? На кладбище? Интересно! И кому это надо туда переться в такое время? — удивился я. А потом спохватился:
— А на какое кладбище: на «Старое» или «Новое»?
Если на «Старое», то ещё куда ни шло: оно практически в центре города находится. А «Новое» — оно на отшибе, почитай за городом, глухомань редкостная.
— В том-то и дело, что на «Новое».
— Дела! — протянул я. — Ну и что дальше?
— Да ничего, — он опять помолчал. Закурил новую сигарету.- Понимаешь, первый заказ, где-то неделю назад был с «ДЭУ». Мужской голос. Называет адрес, говорит куда ехать и называет сумму. Сразу говорит: «полтос». Ну ты меня знаешь — а почему бы и нет, я за любой кипишь лишь бы без криминала. Подъезжаю по указанному адресу. Мужик, лет пятидесяти, одет нарядно: костюм, белая рубашечка, галстук, в руке кепочка. Садится в салон. Ни тебе здравствуйте, ни тебе пожалуйста. Я спрашиваю: «До кладбища?». Отвечает: «Да». Ну поехали. Еду по городу, а город сам знаешь — в это время почти пустой: на дорогах никого. А мужик сидит себе сзади, как истукан, перед собой уставившись, ни слова не говорит, ни в телефоне не копается, ни в окно не смотрит. Ну, думаю дай спрошу: «А чего на кладбище в такое время? Встреча или что?» Он отвечает: «Да». «Важная наверное встреча?» — говорю. Мужик опять: «Да». И голос такой, — Вася пошевелил пальцами в воздухе. —  Никакой: серый, тусклый. Вот думаю: «Зараза, какой неразговорчивый попался. Ну и хрен с тобой.»
Подъехали к кладбищу, он вышел, денежки отдал — все по-честному, не обдурил. Вышел и стоит, на меня смотрит. Я хотел было спросить, ждать его или нет, да подумал: «А ну тебя!». И уехал. А в салоне запах остался, такой интересный, на языке крутится, а сказать не получается. Знакомый очень запах.
Через пару дней, в полночь опять звонок: всё те же качели, только на этот раз бабулька, лет восьмидесяти, с «Ж/Д» и тоже на Новое кладбище. И опять этот аромат не разбери чего. Довез бабульку, высадил. Бабулька тоже, как мужик давешний, стала стоит и смотрит на меня. И ждёт, когда я уеду. Я и уехал.
Потом дедок с Островского, тоже завёз и тоже 50 р. в одну сторону.
А вчера дама звонит. По голосу слышу — молодая. Называет адрес на «Севере», и тоже на Новое кладбище. Подъехал. Девчонка молодая, симпатичная, одета нарядно, в голубое платье до земли. Села в машину, обдала уже знакомым до тошноты ароматом, и тоже истуканом вперёд смотрит. Я ей и шутки-юморы, и анекдоты, и байки какие-то травлю, даже петь пытался. А она хоть бы хны — вперёд смотрит, в одну точку. Ну ладно, довёз до места назначения, высадил. И сделал вид, что уезжаю. Любопытство меня взяло: что же это такое творится-то, четвертый раз уже. Тихонько отъехал в сторону, метрах в пятидесяти остановился, заглушил мотор и вышел. Смотрю девчонка пошла прямо на кладбище, через центральный вход, и сразу налево, от входа, там где новые, свежие могилы. Я хотел было следом пойти, а тут ветер как подует, собаки как завоют, что-то в кустах заверещит. Я думаю: «Да ну его на хрен!». Бегом в машину. По газам и домой. Больше ночью не таксовал. До трех часов дня провалялся в кровати.
А как проснулся, сразу за руль, и на кладбище. Пошёл туда, куда эта девчонка направилась ночью. Побродил среди холмиков свежих, венками уложенных. И тут меня как наждаком по спине протянуло: вижу, с фотографии на кресте, на свежей могилке, на меня вчерашняя девчонка смотрит. И улыбается. Три дня назад умерла. На погосте никого. Ветер шелестит лентами на венках. И она на меня с фотки смотрит. Так мне жутко стало! Вспомнил, что ты тут рядом живёшь. Дай думаю, заеду. Может чего хорошего скажешь, объяснишь, поддержишь — ты ж умеешь.
Я молчал, ошарашено глядя на приятеля. Потом сказал:
— Слышь, Васёк, а ты давно бухаешь? Завязывал бы.
Вася с такой неподдельной обидой взглянул на меня своими грустными карими глазами:
— Да пошёл ты! — он поднялся намереваясь уйти.
Я ухватил его за руку и усадил на место.
— Тихо-тихо, Васёк. Ты успокойся. Неправ я. Извини. Остынь. Давай я ещё чайку замучу, и вместе покумекаем.
Васёк уселся и, уставившись куда-то вдаль, тихо сказал:
— Если им нужно было посмотреть куда-то в сторону, то они не головой, а всем телом поворачивались. Глаза в одну точку смотрели. И запах. Запах этот, такой характерный, знакомый очень! Не могу я вспомнить и понять. После них всегда остаётся. Я до сих пор его чувствую.
Он посмотрел мне в глаза:
— Скажи, я сошёл с ума?
— Ну и задал ты мне загадку, — сказал я. — Вась, я реально не знаю, что это такое. Либо у тебя «крыша» едет от переработки твоей сутками, либо ещё что. Ты бы в церковь сходил, дружище.
Вася с надеждой глянул на меня:
— Ты думаешь?
— Да. Ментовка здесь не поможет. В больнице быстренько разноцветными таблетками угостят. Остаётся только одна Дорога. Дорога к Богу.
— Ты прав! Как всегда прав. Не зря я к тебе заехал.
Мы посидели ещё немного, поболтали о чём-то. Настроение у Васи заметно улучшилось. А потом мы разошлись.
Завтра, ближе к вечеру, Васёк мне позвонил.
— Привет, — раздался его голос в телефонной трубке. — Я сходил в церковь, как ты мне говорил.
У меня весь день не шёл из головы наш с ним разговор, и поэтому я сразу понял о чем он.
— Ну и? — нетерпеливо спросил я.
— Рассказал всё Батюшке. Батюшка сказал: молиться надо, не грешить, пост соблюдать, на службах бывать почаще. И ещё… — он замолчал.
— Что ещё? — не выдержал я.
— Пить бросить, — невесело усмехнулся Вася.
Мы помолчали.
— Н да, — протянул я. — И, что ты решил?
- Да ничего. И знаешь, что? Запах. Запах который остаётся после них в машине. Это запах церковных восковых свечей. Покойники это дружище. Покойники! Какого хрена они по городу шастают? Я дознаюсь! Остановлю их! Я воды Святой набрал, Крест купил большой. Библию. Я дождусь такого пассажира, и поговорю с ним по-свойски!
— Слышь, Васёк. Ты подожди-подожди, не горячись. Подъезжай ко мне. Прямо сейчас подъезжай. Вместе решим, что и как делать. Я с тобой пару ночей покатаюсь. Вдвоём же сподручнее будет, и не так боязно.
— Нет- нет, дружище — это моё дело. Я узнаю какая падла дала им мой номер телефона и… — и связь прервалась.
Сколько я потом не набирал его номер, в ответ мелодичный женский голос говорил:
— The subscriber is temporarily unavailable, please call later…
— Абанент часова не даступны, калиласка патэлефануйце пазней…
— Абонент временно не доступен, пожалуйста позвоните позже…
Прослушав это сообщение раз двадцать, я выругался и попытался найти его через диспетчера «Интернет-Мотор-Такси» компании, но тщетно: Вася как воду канул.
На завтра я пошёл на работу, на сутки. А после суток, мне сказочно «повезло»: заболел напарник. Так что нужно было: пойти домой, перекимарить несколько часов, и опять шуровать в ночную смену. Так иногда бывает, никуда не денешься.
И вот я вошёл в дом, в предвкушении помыться, покушать, лечь спать и желательно именно в такой последовательности, как раздался звонок домашнего телефона. Звонила мама.
— Алло, Сынок, — раздался в трубке мамин голос.
— Да, мама, привет — ответил я.
— Сынок, Вася умер, — сказала мама.
— Как?- не понял я. — Мама, это, что шутка? Я ведь его только позавчера видел. Мы разговаривали. Всё нормально было.
— Умер он, сынок, — в голосе мамы послышались слёзы.- Мама его звонила, до тебя дозвониться не смогли, вот нам и позвонили. Ничего толком не объяснила, сказала только, что вчера утром нашли его в машине, возле Нового кладбища… Сынок! Ты где? Почему молчишь?
— Я здесь, мама.
— Сходи к нему. Попрощаться нужно.
— Конечно, мама, пойду обязательно. Я тебе потом перезвоню.
Я повесил трубку и без сил опустился на кресло у телефонной полочки. Посидев несколько минут без движения, тупо глядя в одну точку, я поднялся и стал быстро собираться.
Позвонил жене, кратко обрисовал ситуацию, попросил не волноваться. Быстро собрав всё необходимое на работу, понимая, что причина хоть и крайне уважительная, но подмениться сменами не удастся (кого сейчас найдёшь, да и где искать?), и вышел из дому.
По пути я зашёл в магазин, купил бутылку водки и булку хлеба. В «Ритуале» — специализированном магазине, купил венок, где немолодая женщина, золотистым маркером сделала надпись на ленточке венка: «Другу Васе, от Друга» и направился к его дому.
Во дворе народу было много. Чуть кивнув нескольким знакомым, не здороваясь, ибо не принято у нас здороваться когда покойник в доме, я прошел к подъезду. Возле двери стоял чёрный металлический крест с выгравированными на табличке фамилией, именем, отчеством моего друга и две даты, через чёрточку.
Я поднялся на четвёртый этаж и зашёл в квартиру.
Вася лежал в большой комнате, в гробу. Рядом сидели его мать и жена. Стоял хмурый отец.
— Проходи, — негромко сказал он. — Попрощайся с другом.
Я подошёл.
Васю одели в чёрный костюм, в петлице которого торчал какой-то дурацкий цветочек. Смуглое от природы лицо, приобрело желтоватый оттенок. Черты лица заострились. Длинный нос выпирал. Но не это меня больше всего потрясло: чёрные, как смоль, вьющиеся волосы, в которых, несмотря на наш возраст, не было ни единой серебряной нити, были белыми как снег.
В руках у Васи стояла горящая восковая свеча, распространяющая тот специфический аромат, который можно услышать только в церкви и на вот таких вот мероприятиях…
На кладбище, когда все уже простились, гроб опустили в землю и стали засыпать, а провожающие стали расходиться, возле могилки остались лишь родственники и близкие друзья. Я стоял чуть в отдалении и смотрел, как споро работают лопатами двое мужиков забулдыжного вида. Смотрел туда, чтобы не видеть, как плачут обнявшись мать моего друга и его жена, как рыдает отец обняв его детей, и уткнувшись лицом в их светлые головки.
Ничем я не мог их утешить, ничем. Любые слова, любые сожаление здесь были бессмысленны. Им нужно было наедине, в кругу своей семьи, пережить это горе.
На удалении стояли ещё несколько человек, наших общих знакомых, которые также не спешили расходиться, отдавая последнюю дань памяти друга.
— Это души усопших направлялись прощаться со своими бренными телами, — внезапно слева от меня раздался голос.
Я обернулся. Рядом со мной стоял широкоплечий, коренастый мужчина в серой пиджачной паре, с зачесанными назад русыми волосами и такой же русой бородкой, в которых проблескивали нити седины. Человек чем-то неуловимо напоминал известного российского артиста — Михаила Евдокимова.
— Простите, что? — недоуменно спросил я.
Мужчина повернулся ко мне. На меня смотрели пронзительные ярко-синие глаза.
— Я говорю, что те, кого Василий подвозил среди ночи на кладбище, это души. Души умерших, которые шли прощаться со своими телами.
— Я не понимаю — какие души? С кем прощаться? Вы о чём?
Мужчина вздохнул.
— Ну, что тут непонятного? — мужчина всё так же не отрываясь смотрел мне в глаза. — По нашему обычаю, человека должны хоронить на третий день после его смерти. Ибо эти три дня, душа его находится там где он жил. Прощается с домом, с окружением, со всем тем, что ему было дорого. И тело усопшего, должно три дня находиться рядом с душой. И лишь на третий день покойника и следует хоронить. В это время душа расстаётся навсегда с телом, прощается с ним. А сейчас, — он опять вздохнул. — Особенно после Ковида, будь он не ладен, покойных даже в дом бывает не заносят. Переночевать не дают.
Он замолчал. А я, ошарашенно смотрел на него, не зная, что сказать.
— Уж сколько мы бьёмся, чтобы обычаи соблюдали. Да всё не слышат нас, — продолжил мужчина. — Вот души всё ходят и ходят. Часто можно после полуночи увидеть, как идут они по Дороге скорби, в сторону упокоения своих тел. Только вот… До этого они всё, как-то пешком ходили. А тут чего-то приноровились на такси ездить. К Василию вот прицепились. Да ничего, мы дознаемся откуда у них номер его.
— Простите, а вы кто? И кто такие «Мы»? — спросил я.
Он посмотрел на меня и усмешка тронула его губы:
— Прошу прощения, меня зовут — Николай. Николай Николаевич Знающий.
— Знающий? — переспросил я.
Мужчина кивнул, и похлопав меня по плечу сказал:
— Бывайте, Лагодны. Свидимся ещё.
— Погодите., - начал было я, но в этот момент кто-то окликнул меня по имени, и я на мгновение отвлёкся, а когда обернулся — Николая с фамилией: Знающий, уже нигде не было.
«Знающий? Знающий?», — вертелось у меня в голове. Что-то знакомое, что-то я уже такое слышал, что-то вертелось на краю сознания.
«Знающий? Знающий? Ведающий?»
— Ведающий! — в голос воскликнул я. И бросился к выходу из кладбища, заскочил в автобус где уже собрались люди едущие на поминки — Николая не было.
Пробежался по стоянке, заглядывая в окна автомобилей — с тем же успехом. Окинул взглядом дорогу — нигде не видно было коренастой фигуры в сером. Начал расспрашивать людей, но никто ничего не мог сказать об этом человеке. Мало того, никто из них не видел никого похожего.
Ведающий! Ведающие! Слыхал я о группе людей из нашего города под таким названием. И немного знал о том, чем они занимаются. Немногие о них знают, а уж пообщаться с кем-нибудь из них, и вовсе редкость несусветная.
«Свидимся», — вспомнились мне его слова…
А через день, где-то около часа ночи, я выехал со двора, направляясь на вокзал, к ночному поезду, встречать супругу. Небольшой участок моего маршрута от дома до вокзала, лежал именно по Дороге скорби — единственной дороге по которой из города возят усопших на Новое кладбище.
Выехав на эту дорогу освещенную редкими фонарями, я заметил, что со стороны города, навстречу мне движется одинокая фигура.
«Ну идёт себе человек, и идёт», — подумал я. — «Может какой запоздалый путник возвращается домой».
Но когда фигуру осветил свет фар моего автомобиля, у меня на миг остановилось сердце, нога резко нажала на педаль тормоза: я с нереальной чёткостью увидел — это был Вася.
Я отчётливо увидел длинный с горбинкой нос, курчавую шевелюру и дурацкий цветок в петличке его чёрного костюма. Вася поравнялся со мной. На миг остановился, повернулся всем телом в мою сторону и уставился немигающим взглядом. Мне показалось, что он хочет, что-то сказать, но Вася просто чуть кивнул, и направился дальше. По Дороге скорби. В сторону Нового кладбища. Туда, где позавчера его похоронили.
- Покойся с миром, друг. Пусть земля тебе будет пухом. Пускай Господь простит все твои грехи, как вольные, так и невольные. Ну и ты прости меня, если что не так, — сказал я ему вслед и перекрестился.