Потому что в любом треугольнике
кто-то придаток,
а кто-нибудь центровой
В отношении к некой прямой,
формирующей общий пласт.
И прямая гнется,
несет на себе балласт:
Так вот чтобы не гнуться,
я остаюсь с тобой,
Сбросив лишнее.
Не ты у меня под рукой.
Ты гораздо подкожней
и глубже со мной умудрился совпасть.

Что я могу тебе дать,
Что я в силах тебе предложить
кроме места в своих стихах,
Снах и мыслях?
Ты ломок моих герой,
Полуночных бдений, бессонниц
и прений
в невысказанных словах,
Тех,
которые никогда не будут и не были
хоть кому-то озвучены мной.

(Боже, спасибо, что ты мне его послал!
Очевидно, настало время
мне быть вершимой кем-то!
Если бездна взывает к бездне
о тех, кто в нее не упал,
То скажи — я лечу.
И пусть она ожидает момента
Касанья моих лопаток
с холодной своей глубиной,
Растянувшейся от континента до континента.)

Мне не больно упасть.
Я от любых оплеух
становлюсь еще более толстокожей, —
(порог болевой занижен),
Роговею — везет.
И, знаешь, спасибо,
что ты не ближе,
Чем находишься нынче.
И если из нас я — дух,
Ты — материя,
которой бездомный бездонный дух движим.

Так мучительно осознавать
невозможность желаний,
и упиваться ею.
Эта двойственность закаляет меня,
И делает более стойкой.
Но вопрос:
Для чего еще больше? Я же была не робкой,
А стану еще сильнее.
Но слабее, чем ты.
Ты — базис.
А я — надстройка.

Когда я поселюсь в твоих снах,
то у нас будут общие ночи.
Если я без тебя прекращусь,
ты найдешь меня тут же у ног.
Задыхаешься на ухо в полуподвальных,
и замираешь у мочки, —
Я смотрю на тебя, и думаю:
человек человеку Бог.