В своих произведениях Солженицын раскрывал тему Великой Отечественной только как через тему репрессий (на которой он, собственно, и раскрутился). Сквозь эту призму героическая борьба нашего народа за свободное будущее на своей земле выглядит, мягко говоря, однобоко. Как бросание в топку сражений миллионов солдат. В полном соответствии с западным пропагандистским шаблоном «людьми закидали».

Сочетается это с настойчивым обелением коллаборационистов, с мыслями о нормальности предательства и превращения в пособников оккупантов. Цитата «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына:

Призрак свободы и настоящей жизни звал! В батальоны Власова. В казачьи полки Краснова. В трудовые батальоны — бетонировать будущий Атлантический вал. В норвежские фиорды. В ливийские пески. В «hiwi» — Нilfswilligе — добровольных помощников вермахта. В деревенских полицаев: ловить партизан (от которых Родина отказалась от многих). Куда б ни звал он, куда угодно — только б тут не подыхать, как забытая скотина".

То есть, фронтовик, офицер, орденоносец Солженицын — считал нормальным этот выбор: стать на сторону захватчиков. А работать на них за еду, помогая уничтожать своих сограждан — считал «свободой» и «настоящей жизнью».

В отличии от других антисоветчиков, сказать что Солженицына обидела советская власть- нельзя. Сам он до войны получил блестящее образование. Физмат Ростовского государственного университета он окончил с отличием. Параллельно, по собственной инициативе, дополнительно изучал марксизм-ленинизм. Был персональным сталинским стипендиатом! Плюс ещё учился заочно в московском Институте философии, литературы.

Когда началась война, ему было 22 года. Всех друзей Солженицына призвали в армию ещё до конца лета 1941-го, а его — нет. Почему?

Ответ есть в воспоминаниях его первой жены, Натальи Алексеевны Решетовской. Из её книги «В споре со временем», изданной в 1975 году, мы узнаём, что «…почти все выпускники университета были вскоре мобилизованы и посланы в военные училища. В их числе был и самый большой наш общий друг Николай Виткевич — „Кока“. Сашу не призвали, так как у него на руках была медицинская справка об ограниченной годности. Он постарался её получить ещё до войны. Не хотел в армию и боялся, что в мирное время военная служба повредит осуществлению планов. А тут война».

В интервью 1990 года Н.А. Решетовская рассказала подробности этого «постарался». Опасаясь призыва в армию, её муж обратился за помощью к Лидии Ежерец, отец которой, будучи врачом, помог Солженицыну получить освобождение от военной службы.

Поэтому, когда всех его однокурсников призвали, будущий писатель остался на гражданке. Но по справке он был «ограниченно годным», поэтому 18 октября 1941 г. был мобилизован и направлен на службу ездовым в 74-й гужтранспортный батальон, дислоцированный в Новоаннинском р-не Сталинградской обл.

«Водителем кобылы» Солженицын прослужил до марта 1942 года, когда получил направление в артиллерийское училище. Действительно, ездовой — математик наивысшей квалификации — это всё-таки нонсенс какой-то.

5 декабря 1942 года выпускник ускоренного курса артиллерийского училища, новоиспечённый лейтенант Солженицын был назначен командиром батареи звуковой разведки 794-го ОАРАД (Отдельного Армейского Разведывательного Артиллерийского Дивизиона). Он входил в 9-й Запасной разведывательный артиллерийский полк, дислоцировавшийся в городе Саранске Мардовской ССР.

Часть, в которой служил Солженицын, прибыла в места боевых действий лишь в мае 1943 года, когда она, наконец, была придана 63-й армии Брянского фронта. На передовой дивизион звуковой разведки не был. Он работал, «засекая стреляющие орудия, миномёты и ракетные средства залпового огня противника на расстоянии от 5 до 20 км».

Как воевал Солженицын? Читаем об этом в книге Н.А. Решетовской:

«Главной темой в письмах мужа была отнюдь не война, а литература и его собственные литературные упражнения. Я успокаивала себя. Раз у него есть возможность так много времени уделять литературе и сочинительству, значит, жизнь его там спокойна и не так уж опасна».

Вот что она пишет о встрече супруга на фронте с другом Кокой (Виткевичем):

«И вот Кока живет у Сани, как на курорте, лежит в тени деревьев, слушает птичек, потягивает чаёк и курит папиросы. «Все выговорено, выспорено и рассказано за это время».

В мае 1944 года она и сама посетила этот «курорт» мужа на фронте, и прожила три недели в персональном блиндаже командира батареи звуковой разведки старшего лейтенанта Солженицына.

Каким офицером был Солженицын? Читаем в его «Архипелаге ГУЛАГе»:

«Я метал подчиненным бесспорные приказы, убеждённый, что лучше тех приказов и быть не может. Даже на фронте, где всех нас, кажется, равняла смерть, моя власть возвышала меня. Сидя, я выслушивал их, стоящих по «смирно». Обрывал, указывал. Отцов и дедов называл на «ты» (они меня на «Вы», конечно).

Посылал их под снарядами сращивать разорванные провода, чтобы только шла звуковая разведка, и не попрекало начальство (Андреяшин так погиб). Ел своё офицерское масло с печеньем, не раздумываясь, почему оно мне положено, а солдату нет. Уж, конечно, был у нас на двоих денщик («ординарец»), которого я так и сяк озабочивал и понукал следить за моей персоной и готовить нам всю еду отдельно от солдатской.

Заставлял солдат горбить, копать мне особые землянки на каждом новом месте и накатывать туда бревешки потолще, чтобы было мне удобно и безопасно. Да ведь позвольте, да ведь и гауптвахта в моей батарее бывала, да!.. еще вспоминаю: сшили мне планшетку из немецкой кожи (не человеческой, нет, из шоферского сидения), а ремешка не было. Я тужил. Вдруг на каком-то партизанском комиссаре (из местного райкома) увидели такой как раз ремешок — и сняли: мы же армия…»

По признанию Н.А. Решетовской, на фронте супруг стал пить и курить. Впрочем, ни курение, ни водка её не волновали. Беспокоило жену другое: «…офицерство, командирская должность начинали отрицательно сказываться на характере Сани».

Солженицын писал — с видимым удовольствием — что не успеет он доесть кашу из котелка, как несколько рук протягиваются его помыть, а с другой стороны ему несут уже готовый чай. Он даже не успевал наклониться за упавшей на пол вещью — чьи-то услужливые руки уже подавали её. Непонятно, зачем он это писал, ведь это не красит его ни как офицера, ни как человека.

Батарея Солженицына начала свою боевую работу не раньше начала Курской битвы. Просто потому, что до этого времени активных боевых действий на её участке фронта не велось.

Через 19 дней после вступления батареи в дело, 26 июля 1943 г. командир 794-го ОАРАД капитан Е. Ф. Пшеченко представил Солженицына к ордену Отечественной войны II степени. 10 августа 1943 г. будущий писатель был награждён.

Награду Александру Исаевичу вручили «за успешную и быструю подготовку личного состава», а также за успешное обнаружение «группировки вражеской артиллерии на участке Малиновец — Сетуха — Большой Малиновец (Орловская область)». В ходе наступления 3 выявленных звукометристами Солженицына немецких батареи были подавлены нашими артиллеристами.

В марте-апреле 1944 года Солженицын посещает и Ростов-на-Дону, и Москву. Командировку в глубокий тыл ему тоже оформил командир дивизиона майор Пшеченко.

А в мае к Солженицыну переехала жена! Все подробности мы читаем в её увлекательной книге. Наталья Алексеевна рассказывает, что однажды за ней с фронта муж прислал сержанта, молодого красивого еврея по имени Илья.

Посланник привёз ей военную форму и красноармейскую книжку, выписанную на её имя. Дата её выдачи свидетельствовала, что Наталья уже некоторое время служила в дивизионе Пшеченко. Было и «отпускное удостоверение».

Сержант оказался «ловким парнем», умеющим достать что угодно. Например, билеты в вагон, предназначенный для офицерского состава. Решетовская пишет, что подразумевалось: она будет продолжать «служить» в дивизионе Пшеченко до самого конца войны, живя с мужем в одном блиндаже.

Но эта затея сорвалась. Почему? Читаем в её книге далее:

«У себя в батарее Саня был полным господином, даже барином. Блиндаж ординарца Голованова находился рядом, и Саня по любому поводу звонил: «Дежурный! Пришлите Голованова».

Через 3 недели замполит Пашкин сказал, что предстоят большие изменения. Их дивизион перестаёт быть самостоятельной единицей. Он вольётся в бригаду. Командиром бригады будет некий полковник Травкин, о котором говорят, что он не склонен терпеть женщин в части. Впервые встал вопрос о моем отъезде».

Далее Солженицын принял участие в операции «Багратион», за что командир дивизиона майор Пшеченко представил его к ордену Красной Звезды. Данные звукометристов батареи Солженицына помогли обеспечить прорыв обороны противника в районе города Рогачёва. Речь шла о выявлении и уничтожении двух артбатарей противника, которые своим огнём не давали советской пехоте устроить переправу на реке Друть.

Под командованием комбрига Травкина пошла уже другая война — в которой можно было и головы сложить. Стремительный бросок по Восточной Пруссии едва не привёл к разгрому звукобатареи Солженицына броском наносивших контрудар немцев.

«За две недели движения братва уже насытилась прусским изобилием, никто особенно не трофейничал… По беспечности оголтелого наступления вся наша 68-я пушечная артбригада в ночь с 26 на 27 января была брошена в вакуум; без каких-либо сведений о реальной обстановке, без пехотного прикрытия и как раз под направление прорывного удара окружённых в Пруссии немцев» — вспоминает Солженицын.

Солженицын не бежал, бросив батарею в тыл (как утверждают некоторые «историки»), а вывез всё вооружение, оборудование и прочую матчасть в полной сохранности, несмотря на обстрелы.

За это он и был представлен к ордену Красного Знамени (за спасение батареи). Но не получил его: 1 февраля в особый отдел легла бумага, в которой были приведены 6 цитат из писем Солженицына к Виткевичу и Решетовской, посланных в августе — декабре 1944-го. О том, что Сталин грубо ошибается в теории марксизма-ленинизма, отходит от ленинских принципов. О необходимости смены после войны правительства СССР.

Это и превратило Солженицына из офицера-орденоносца в политзаключённого, которому дали 8 лет лагерей.