Погибают ребята наши. Не знаю цифр. Но погибают. Иногда страшно, иногда под пытками. И ведь они умирают за нас. За меня и за тебя.
Мы отвыкли от жертвы — мы и временем-то не очень умеем теперь жертвовать ради другого, а тут — за нас, вот так, героически чаще всего — жизнь отдают.

И разве можно теперь нам самим жить по-прежнему? Мы вобще понимаем, что мы здесь, в тылу, с 24 февраля — все живем уже в долг, живем, потому что кто-то за нас умер? Мы это понимаем?
И, если за мою жизнь отдал жизнь кто-то другой, как мне теперь самому дальше жить?

Во-первых, всмотреться в эту жертву и ценить, помнить всегда, теперь уже до самой своей смерти. И жить в меру этой жертвы. Каждый сам поймет, как и ради чего жить, когда по-настоящему осознает, что прямо сейчас — ради этой нашей жизни кто-то отдал свою.

А еще есть слово «Прости». Слово, которое, может, хоть сейчас пора обратить к Богу. Потому что война — это всегда последнее слово Божье. Война попускается Богом тогда, когда остальные средства у Бога исчерпаны, и ко всем прежним Его словам ты остался глух.

Да, мы пошли на Украину с оружием Правды, пошли, чтобы остановить беззаконно льющуюся кровь невинных и беззащитных людей Донбасса и не только, но сами ведь мы живём с тем, что проливаем кровь нерождённых детей — миллионами!
Русская земля за последние десятилетия напиталась и захлебнулась этой кровью убитых в абортах детей — и этот грех вопиет к Небу. Прости, Господи.

Прости за блуд, к которому мы так привыкли, который воспеваем нашими талантами, которому мы нашли тысячи оправданий, не замечая его горьких последствий — бума разводов, разрушенных душ, психик, личностей, измельчания мужества и ответственности, потери святости женщины и материнства. За порнографию, ставшую доступной любому одним прикосновением к телефону — и мы в силах вроде бы оградить нас самих от этого, но не делаем почему-то. Прости, Господи.

Прости за эгоизм, за то, что строю жизнь для себя и вокруг себя — тогда как за меня кто-то сейчас умирает.
Прости за праздное и скабрезное, за ложь о Церкви и священниках, которой верил и которой аргументировал сам себе: почему я не в храме, за анекдоты и глупую иронию о Тебе и о «попах», над которыми посмеивался в компаниях.

За неотвеченный звонок мамы, за несдержанное слово товарищу, за грубое и раздражительное мое… У каждого найдется за что сказать «Прости».

Удивительно, но, сказанное всерьез и из самой глубины, — это слово способно изменить не только тебя самого, но и весь мир. И ещё — это слово дарует победу оружию страны, которая умеет его искренне смиренно говорить.

В лучшие времена крепкой веры наша Церковь в пору потрясений благословляла всенародное покаяние, покаянные посты и особые покаянные молитвы. Теперь не то — Церковь та же, а мы уже не т. е. Поэтому, если не всенародно то, хоть каждый, как может, по силам — пусть всмотрится сейчас в свою собственную жизнь. И будет за что сказать «Прости». Богу или человеку.

Слово это, если не родилось раньше, то может родиться, когда понимаешь, что за тебя кто-то прямо сейчас отдал и отдает жизнь.
И, поразительный духовный закон, сказанное и повторенное искренне нами здесь в тылу, это слово, способно помочь и тем, кто героически борется сейчас за нас на фронте.

Война закончится. Но смысл её не только в победе над очевидным и озверевшим злом нацизма и мировым западным драконом сатанизма — но и в победе над тем драконом (как по Шварцу), который внутри каждого из нас — уже поселился, устроился удобно и чувствует себя как дома. Его ещё надо убить. Так победим.