— Так. Очень тонко, сынок. И так неожиданно! — царь скептически разглядывал беременную лягушку, — Подкинул головной боли, наследничек, исполать бы тебе челом — да по сусалам!
— Даже не знаю, как это получилось, — развел руками царевич, — Главное, и в мыслях же не было, отсургучь меня Перун. Батя, она сама начала. Поцелуй меня, Иван-царевич, да поцелуй меня. И вона чего из этого вышло.
— Ну, чего вышло мы только после родов узнаем. Тут стандартов нет, — покачал головой царь, — А пока разберемся с тем, что вошло. Вот что, сынок. Исчезни на время с глаз народных. Я тут разрулю конфуз, как сумею, а ты пойдешь туда, не знаю куда, и принесешь то, не знаю что.
— Ээ. Батя? — царевич нервно поводил плечами, — Может, я лучше на жабе этой женюсь? А то ходить куда-то. шукать чего-то. А?
— Ихтиандров мне плодить — накось, выкуси! — царь гневно сунул кукиш царевичу под нос, — И так вон жена моя молодая, Василиса Прекрасная, говорит, что я. гхм. мягкотел, понимаешь. И что короткий у меня этот. ну. характер.
— Чего? — царевич возмущенно уставился на мачеху, — В нашей династии коротких отродясь не приключалось!

— Кроткий, надежа-царь, кроткий, — поправила царя Василиса.
— Именно, — кивнул царь, — Так и говорит, понимаешь.
— Батя! — царевич сжал кулаки и сделал шаг в сторону царицы, — Да я за тебя эту неблагодарную. эту ненасытную. эту Прекрасную. сорок сороков раз.
— Но-но! Попробуй только! Удушу, щенок! — царь в сердцах треснул скипетром по подлокотнику трона, — Сам еще вполне справляюсь. И близко не подходи! Царю, знаешь ли, царево, а молодцу, знаешь ли.
— Жабу! — захихикала Василиса и игриво показала царевичу язычок.
— Бабушка! — не остался в долгу тот. Василиса поджала губы и укоризненно поглядела на лягушку. Та покраснела и надулась.

Царь поерзал на троне.
— Ну, хватит вам. Сын, собирайся в дорогу.
— Тогда так, батя. Вели выдать из казны диковинки первой необходимости.
— Диктуй, сынок, — разрешил царь и велел секретарю, — Пиши, дьяк.
— Значит так, — Иван-царевич принялся загибать пальцы на руках, — Сивку-бурку, меч-кладенец, сапоги-скороходы, шапку-невидимку, неразменный пятак, цветик-семицветик. Еще ковер-самолет, скатерть-самобранку, гусли-самоплясы.
— И губу-самоскатку, для ровного счета, — добавила Василиса и ехидно осведомилась, — Пипку-самоблудку не желаешь, добрый молодец?
— А есть?! — в один голос спросили царь и царевиц.
— Во дурак! — От неожиданности Василиса умудрилась ошалело вылупиться сразу на обоих.
— Я про губу! — быстро нашелся царь, — Особливо ежели бабский фасон имеется.
— А я дурак! — признался Иван-царевич, — Бродил, аки лось похотливый, по болотам, верил кому ни попадя, а надо было в казну заглянуть и не мучаться.
— Да заглядывал я в ту казну, — махнул рукой царь. Он подошел к царевичу и тихонько заговорил прямо тому в ухо — Думаешь, от хорошей жизни отвалил твой батя этому своднику Кощею пол-царства за бабу, хоть и Прекрасную? Их послушать, так за место в койке они тебе и пир на весь мир, и сукна на тыщу лет вперед, и сынов-богатырей на кажный Новый Год. Короче, василисы-медовые уста. А как в койке, так царевны-несмеяны.
— Да эта, пупырчатая, тоже наобещала с три короба, — пожаловался Иван, — А сама холодная. Зато, батя, я у нее первый!
Царь утешительно похлопал сына по затылку.
— Ладно, сынок. Давай, что ли, благословлю в путь-дорогу!
Царевич опустился на одно колено и склонил голову.
— Пшел вон! — торжественно изрек царь, а Василиска обидно хихикнула.

Царь с царицей стояли у дворцового парапета, трогательно обмахиваясь платочками вслед удаляющемуся царевичу. В лучах заходящего солнца Сивка-бурка напоминал мифическую задницу с острыми ушами, а самого царевича, в шапке-невидимке, было не разглядеть. Зато хорошо видна была дорожка следов, оставляемых сапогами-скороходами, и легкие клубы пыли, поднимаемые краем небрежно наброшенного на плечи ковра-самолета…
— Так посмотришь — вроде и не дурак совсем, — царь смахнул слезу.
— Я вот смекаю, надежа-царь, — Василиса положила голову мужу на плечо и томно вздохнула, — Рискованное дело ты затеял. Может, не надо было так сурово с сынулей-то?
— Ты же сама видишь, душа-девица, — царь трепетно обнял жену, — Мальчик взрослеет не по дням, а по часам. Уже фауну не щадит. Ну как до тебя доберется? Или до флоры. Пускай уж лучше применяет по назначению да чтобы не супротив закона.
— Это конечно, — опять вздохнула Василиса Прекрасная, — Но если память мне не изменяет, то единственные законные «не знаю куда» есть аж за тридевятым царством, в Тмутараканской офшорной зоне. А там, говорят, ужас что творится. Царевич-то парень доверчивый, сам видишь, да еще сорок сороков грозится. Как пить дать, принесет! Что делать тогда будем?
Царь мудро усмехнулся.
— А и принесет. Прадед мой деда в офшор посылал. Дед — отца. Отец — меня. И никто из нас не повторился! Главное, горлица моя, что дурь с царевича как рукой снимет. А «не знаю что» прекрасно лечится настоем грыжника с чесноком. Я уж и травнице велел подготовиться.