СЕЙЧАС…
Я вышел на улицу. Дождь, всё так же умывал город. Ноги сами понесли меня в сторону школы. Когда-то здесь, прямо у школьных ворот, стояла телефонная будка, где за 15 копеек можно было позвонить по межгороду…
ТОГДА…
Тогда тоже шёл дождь, он барабанил по крыше будки, мокрыми дорожками слёз стекал по стеклу. А мы говорили.
— Я люблю тебя, милая!
— Я тоже тебя люблю, мой Грузин.
— Я очень скучаю по тебе, приезжай скорее, моя Чукча.
— Мне нужно тебе, что-то сказать. Очень важное.
— Говори.
— У тебя всё хорошо? Голос какой-то странный. Ты не заболел?
— Всё хорошо. Говори, я слушаю.
— Нет, не по телефону. Я скоро приеду и всё тебе расскажу. Пусть это будет сюрприз.
— Хорошо я буду тебя ждать.
— Целую!
— Целую…
СЕЙЧАС…
Телефонной будки уже давно не было. И сомневаюсь, что кто-то помнил о том, что она когда-то здесь стояла. А я помню. Я помню тот дождливый день и наш разговор.
Я пошёл дальше по мокрым улицам.
Подошёл к Её дому, зашёл в знакомый подъезд, поднялся на второй этаж, потянулся к кнопке звонка, и… увидел старую полустёртую надпись на стене возле двери: «Ч + Г Л». Надпись была перечеркнута крест-накрест. Моя рука опустилась. Выйдя во двор, я закурил и стал под большой клён, что и тогда рос прямо возле подъезда…
ТОГДА…
Она позвонила и сказала, что приехала и, что очень хочет меня видеть. Прямо сейчас.
Я был немножко занят, и встречу мы перенесли на вечер, на шесть часов.
Шёл дождь. Я стоял и ждал Её под раскидистым клёном. Капли пробиваясь сквозь листву капали мне на голову, стекали за шиворот, я не обращал внимания — я стоял и ждал. Хлопнула дверь подъезда. Вышла Она. Я бросился к Ней навстречу и попытался обнять. Она отступила на шаг. Взглянув Ей в глаза я понял, что Она всё знает. Опустив руки я молча стоял.
— Прости, — наконец выдавил я из себя.
Она не отвечала.
— Прости меня. Я люблю тебя.
Она молча смотрела на меня. Смотрела долго. А потом, тихим и каким-то надтреснутым голосом спросила:
— За что?
— Прости меня, — я обнял Её.
Она не вырывалась, но была холодная и чужая — незнакомая мне женщина. Мы стояли так несколько минут. Наконец Она отстранилась. Посмотрела на меня. Положила, что-то мне в руку и сказала:
— Никогда. Никогда больше не подходи ко мне. Не ищи меня.
И развернувшись ушла. Я долго смотрел Ей вслед, не решаясь догнать. Когда Она скрылась за пеленой дождя, я посмотрел на то, что было у меня в руке. Это был вчетверо сложенный листок бумаги — наше заявление в ЗАГС, на котором лиловел штамп: «Аннулировано».
Я опустился на колени, прямо на мокрый асфальт, и заплакал прижимая к груди влажный листок с растекающимися чернилами лилового штампа.
Несколько недель я безуспешно искал Её. В городе Её не было. Родители категорически отказывались говорить где Она.
В один дождливый день я понял, что потерял Её. Что потерял Её навсегда. Из-за минутной слабости, из-за какой-то неведомой прихоти, я потерял свою Любовь.
В тот же день я собрал вещи, договорился с соседкой и уехал.
Двадцать лет меня мотало по стране. По нашей необъятной стране. Где я только не был, кем только не работал. Я был в местах, где дождя не бывало больше полугода; в местах, где дождь лил неделями; в местах, где вода превращалась в лёд за несколько мгновений.
В какие бы города и веси я не попадал. С какими бы людьми я не общался. Я всегда помнил о Ней. Каждый день, каждый час, каждый миг.
Я думал, что время сотрёт из памяти её образ, но это оказалось не так. Даже спустя двадцать лет, в каждой женщине, я видел Её черты, слышал Её смех, ощущал запах Её волос. Каждую ночь Она приходила ко мне во сне…