ветер, спя средь долины ровныя, тихо крутит пластинку стерео.
я животное теплокровное, но задумчивое, как дерево.
я животное бородатое. мне не часто бросают косточку.
я животное полосатое (потому как вся жизнь — в полосочку).
я животное несущественное, как осенняя обесцвеченность.
я животное необщественное (я вообще не люблю общественность).
коль не масть бы моя (теплокровная), да не голос (весь перештопанный),
спал бы я средь долины ровныя, будто ветер, в боях потрепанный.
знают птахи лишь перелетные беззащитность мою овечью.
я мечтательное животное…
жаль, судьбу нашел человечью

отгромыхали пересверки,
отшелестел бурьян судьбы,
эмансипатки, пионерки,
поэты, клоуны, жлобы.

отволновал волшебный опус,
любовь ушла на бюллетень,
синичка-дочка смылась в отпуск
(к тому ж замучила мигрень).

но жизнь (как золушка-неряха)
возводит томно очи вверх,
шепча с надеждою и страхом:
— скажи, что я милее всех…

Трясясь над каждым рубликом и лаясья непечатно,
нам как-то трудно верится, хорошие мои,
что ангелы-хранители работают бесплатно,
всего во славу Божию и токмо от любви.

Им от трудов немеряных деваться просто некуда,
читая наши ребусы, стишки и дневники.
Им некогда, им некогда, им до молекул некогда
хотя бы подзатыльник нам отвесить за грешки.

Они не станут мелочно у судей нас отмазывать,
чего-то там обжаловать, напудривать парик.
Не надо их обязывать. Не надо им подсказывать
(хотя сказать спасибочко аж чешется язык)…