Проснувшись, Луиза обнаружила на комоде письмо. В нём были стихи.

Мне нравится, как водишь ты рукой,
По волосам моим коротким, жёстким,
Найдём с тобой укромный счастья остров,
Там сердце мне больное успокой,

Мне нравится, как водишь ты рукой.

И встречи я нечастые ценю,
Пусть время ускользает саламандрой,
Любовные читая страстно мантры,
Отдавшись первозданному огню,

И встречи я нечастые ценю.

Ныряю, как голодный пеликан,
В твои всепоглощающие воды,
В припадке той дарованной свободы,
К руке смелее тянется рука,

Ныряю, как голодный пеликан.

Я очарован голосом твоим,
Как будто бы воскресшая сирена,
В бурлящем и холодном море пенном,
Спасает, а не топит корабли,

Я очарован голосом твоим.

Амброзию твою чуть пригублю,
До дна не выпью, чтоб не пресыщаться,
Храни непродолжительное счастье,
Лишь говорю, а вовсе не велю,

Я хаос твой собою исцелю.

Луиза с отвращением выбросила письмо в мусорное ведро. Накануне вечером они с Кевином сильно поругались, в общем то из-за пустяка. Их двухмесячный роман поглотил обоих в круговороте неизведанных доселе ощущений. Боже, как они были друг на друга не похожи. Высокий сангвиник брюнет Кевин и она, маленькая холерическая блондинка. Но это делало взаимное притяжение каким-то поистине сумасшедшим.
И вот вчера этот болезненный разрыв. На столике лежали забытые Кевином сигареты, подушка пахла его запахом, чем-то от сандала и ещё неизвестной примесью, отдалённо напоминающей можжевельник. Луиза взяла из пачки сигарету, вышла на балкон и закурила. Мартовский ветер гнал тучи над Болтоном со стороны Норвегии, похожие на оживших инеистых великанов Йотунхейма.
До самолёта оставалось ещё минут двадцать, Кевин выпил в баре слишком много виски натощак, его мутило и желудок выказывал рвотные позывы.
«Как это всё по — дурацки вышло» — пронеслось в голове. Лицо Луизы навязчиво стояла перед его глазами и не собиралось исчезать. Наконец началась посадка на самолёт, Кевин добрался до уютного кресла, развязал галстук на рубашке и погрузился в беспокойный сон. Самолёт медленно оторвался от земли.
Луиза оделась и спустилась по лестнице. На душе было паршиво и она зашла в бистро, хотя обычно не позволяла себе алкоголь с утра. Заказав картофель фри с соусом и водки, она села за столик у окна и задумчиво смотрела на проезжающие автомобили.
«Вы не против?» — долговязый хлыщ с каштановыми волосами смотрел на Луизу и улыбался. Луиза вяло махнула рукой, мол, садись и всё так же продолжала смотреть в окно.
До Руана было полтора часа полёта. Кевин периодически просыпался, не всегда понимая где он. Стюардессы разносили кофе, за иллюминатором виднелись белые перистые облака. Внезапно один из двигателей громко чихнул, зарычал и остановился. Самолёт начал падать вниз, быстро теряя высоту.
«Ныряю, как голодный пеликан» — пронеслось в голове у Кевина.
Пассажиры носились по салону, стюардессы с выпученными глазами безуспешно пытались их успокоить. Кевин запрокинул голову и закрыл глаза.
«Как Вас зовут» — спросил Луизу незнакомец.
«Луиза» — безразлично ответила Луиза.
«А меня Кевин» — с лёгким возбуждением сказал собеседник.
«Кевин?» — Луиза непонимающе уставилась на лицо незнакомца.
«Вам не нравится моё имя?» — с плохо скрываемой обидой в голосе отозвался тот.
«Нет, отчего же… Просто был у меня один знакомый поэт с таким именем, так, ничего серьёзного, дело прошлого».
Луиза залпом выпила водку и усмехнулась незнакомцу.
Самолёт упал в океан.
«Храни непродолжительное счастье» — последние слова, которые вспомнил Кевин умирая.
«Там сердце мне больное успокой» — отозвалось в голове у Луизы.
Тучи всё так же неслись над Болтоном, словно запертый богами Асгарда Локи пробудился ото сна и освободив волка Фенрира готовится к Рагнарёку.
«Простите, Кевин, мне надо идти» — Луиза расплатилась и ушла в дождь.
Кевин Уолкер лежал на дне Атлантического океана. Кевин Браун смотрел через мутное стекло бистро ей вслед.
Водитель выехавшего из-за поворота фургона из-за дождя не заметил Луизу, переходившую на другую сторону дороги. Короткий вскрик и лужа алой крови смешалась с всё усиливающимся ливнем.
«Я хаос твой собою исцелю» — произнесла норна Урд, стоящая в образе старухи у двери бистро.
«Настоящая любовь подвластна лишь смертным» — прошептали её подошедшие сёстры, Верданди и Скульд.
В доме напротив играл саксофон. Медленно светало. На авеню гасли фонари, будто чьи-то неупокоенные души. Бледное солнце вставало на востоке, даря этому миру ещё один безнадёжный шанс.