Ты конкретно мотаешь мои оголённые нервы,
и соблазнительно куришь свой тонкий Винстон.
я работаю сутками, лишь бы не трогать вены.
я слишком наивно доверился рискам.

волны овсяных волос ластятся, что в сказке,
и эти чёртики-глазки — горящие угольки.
я готов утопить тебя нежно в заботе и ласке,
но тебя привлекают барыги и фраерки,

что притащат раз в пятилетку гнилые тюльпанчики,
из развлечений лишь псевдобои на ножах.
не мужики, а так, братва и пацанчики
с дешёвыми гаражиками на гаражах.

у меня в кармане на всякий есть тоже заточка
и как у твоих корефанов солидненький шрам,
чтобы папка потом рассказал сыночку,
как получать самых лучших из дам.

больше тебя он любит только бордели
и на угнанной бэхе кататься с подружкой.
а когда-то из-за дам устраивали дуэли…
когда они не отдавались игрушкой.

а ты растираешь глаза от горечи на ресницах.
девочка-пай, девочка-Атлантида.
такие же, вроде, мечтают о принцах…
а потом отшивают их ради бандита.

но я принимаю твой скверный гонор,
убивая в себе следака и спесь.
я всегда говорил, что ты — Горгона.
стерва и ангел — гремучая смесь.

с тобой не понадобилась разведка,
в сердце кромешная нищета.
я на мели. из-за тебя, детка,
у меня арестованы все счета.

а на тебя снова зарятся эти уроды-бичи,
но ещё один взгляд, и я им устрою больничный.
иди, дурёха, ко мне. но умоляю, молчи.
ты когда молчишь — симпатичней.

на моём пороге пляшут ещё твои черти,
хороводом и гулом отнимая покой.
и я знаю, почему ты не боишься смерти…
ты и есть она. моя смерть оказалась живой.