Когда любовь была еще птенцом,
когда она едва летать умела,
она смотрела в небо над крыльцом
и высоте не ведала предела.
Когда она птенцом рвалась туда,
кружила в бесконечном небе звездном,
она не знала, что такое «поздно»,
не понимала слова «никогда».
И мир тогда, не знаю почему,
был прост и ясен с самого начала.
И то, чего теперь я не пойму,
любовь моя прекрасно понимала.
Ей не хватало зрелого тепла,
а вот взлететь она уже стремилась,
едва на белом свете появилась,
и сразу распахнула два крыла.
Она ждала чего-то на пути,
того, что будет счастьем называться.
И все на свете было впереди,
и было ей четырнадцать — пятнадцать.
Она была наивна и смела
и ничего на свете не боялась.
Она к вершинам счастья поднималась,
всецело положась на два крыла.
Ее надеждам не было конца…
А я теперь уже боюсь резвиться
любовь моя уже другая птица.
Она спокойной мудростью сильна,
Она теперь куда взрослее стала.
Но до высот, куда птенцом взлетала,
уже не поднимается она.