— Почему вы так смело меня поцеловали?
— Спросить разрешения — это дать себе повод получить отказ. А я не был готов так рисковать.
— То-есть, о том, что вы можете получить по морде вы вообще не подумали?
— Подумал. Но вы же не дали мне по морде…
Я уже давно не мог думать ни о ком, кроме неё. Она какая-то непонятно для меня дикая и при этом слишком нежная. Сначала ведь я хотел поиграться, и я даже знал, что она в курсе. Но оказалось, она играет лучше. Её слова стали для меня как мёд в чае. Глаза заставили верить в магию, как и заставили бы любого другого дурака. Она была из тех, кто не просто бросался в глаза, а врезался в память. Я знал, что она в итоге всегда получала внимание всех, кого желала, и знал, что я тоже попал под эту раздачу. Я покорился, а думал, что завоевал. Я здоровался вместо неё, чтобы никто лишний раз не прикасался к её запястьям, что пахли ранними вишнями. Я шёл всегда на пару шагов за ней и ловил падающие на неё взгляды голодных прохожих. Она любила определённость и ненавидела полутона в важных вопросах. Она научила меня тому, что за розой ухаживают так, как нужно розе, а не садовнику.
Она всегда говорила: «Не родился ещё тот человек, без которого я бы не смогла». И я ей завидовал… Потому что она стала моим табачным дымом. Моей смертельной дозой. Моим последним граммом опиума.
Сначала я тону в ней, опускаюсь до самого дна, встречая там свою гордость, а после мне показана УБОД. Но и без неё я живьём ухожу под воду. Мне нравится в ней всё, кроме того, что её нет рядом. Она — сладость, нежность французского сорбета. Она — яд скорпиона. У её губ вкус вишнёвого ликёра, а её глаза — это религия. Такие я видел только у кошек и у неё. Я вечность готов бродить их зелёными райскими садами. В них и в январе цветёт весна. Именно такого цвета было бы море, если бы достигло своего совершенства. Люди с таким цветом глаз любят лишь раз в жизни.