**
Май, Победа!

Засыпают сады в бело-розовом цвете,
Им к лицу эта зелень в нежных бутонах!
Отдохнувшей проснуться хочу, на рассвете,
На Земле, где не помнят о войнах и стонах!

А проснусь очень рано, до солнца,
Чтоб услышать, как шепчут берёзы:
«Помяни всех, испивших войну ту, до донца,
Их победы, отвагу, горючие слёзы!

Раздели долгожданную в мае Победу,
Принеси к Обелиску тюльпанов букет,
Ветеранов, будь верен, завету!
А бессмертие увековечит героя портрет!»

Май, Девятое, вечер, салюты!
И жужжит авиатор весны — майский жук!
Прочь прогнать бы врагов, смерть и смуты,
Чтобы радость царила и жили без мук!

— Лина Сафронова

**
Когда уходят сыновья…

Когда уходят сыновья,
Без спроса, без предупрежденья…
Нам надо ль дальше жить, друзья? -
Такое есть во мне сомненье!
Мы всех расторкали богов,
Мы всех свечами окурили…
А где искать своих сынов? -
Ответом нас не одарили.
Но мы их чувствуем вокруг —
Они внутри, они повсюду!
Они во снах приходят вдруг,
Из глубины, из ниоткуда!
Нам остаётся слёзы лить…
Их не обнять и не потрогать…
Так надо ль, други, дальше быть?
А может взять, свести итоги?
Нет надо. Надо пережить,
Исполнить долг свой перед Богом:
Всех дожалеть и долюбить,
И дать краюху на дорогу!
Мы в коконах не можем быть,
В берлогах тесных нам не место…
Соломкой всё не устелить!
Не охватить Знаменьем Крестным!
Мы всё летим, мы всё бежим,
В мельканьи знаков придорожных —
Таков уж нынешний режим!!!
Но всё же — будьте осторожны!
Мы можем сделать только то,
Что в нашем возрасте возможно:
Твердить на дню разов по сто:
Ребята! Будьте осторожны!
Как ваш товарищ старший я,
Прошу, ведь правило не сложно:
На вас глядят друзья, семья!!!
Ребята, будьте осторожны!
Когда уходят сыновья,
Они частицы нас уводят!
Спешить нам надобно, друзья,
Пока в душе не распогодит!
Спешить сомкнуться в тесный круг
Сберечь сердца свои в покое!
Когда мы вместе — нет натуг!
Мы — человеки! Не изгои!
Когда уходят сыновья!
Всё кроме памяти ничтожно!
Но снова повторяюсь я:
Ребята! Будьте осторожны!

2022
— Сергей Новиков 19

**
Пианист

Не знаю, почему этот фильм не получилось посмотреть сразу, а только этим летом. На мой взгляд, «Пианист» — одна из немногих жемчужин мирового кинематографа, гениальный, сильнейший, талантливейший гимн МИРУ.

Занимаясь дома какими-то случайными делами, я бросила взгляд на телевизор… потом села в кресло, уже не отрывая от экрана глаз, а потом — забыла обо всем на свете.

Фильм рассказывал о начале Второй Мировой войны, когда нацисты вторглись в Польшу и уже хозяйничали в Варшаве.

Первый увиденный кадр — девушка-полька (элегантное пальто моды 30-х годов, кокетливая шляпка, лодочки на каблучке) беседует с молодым человеком. Евреем.
Они еще говорят на равных, они еще не познали «прелесть» немецкой оккупации, но в воздухе уже витает что-то страшное и непонятное.

Фильм — удивительно, необыкновенно выразительный и емкий при немногословности персонажей. Он дан как бы штрихами, мазками талантливого художника. Каждая сцена — четкая, сжатая, продуманная до мелочей — ничего лишнего, ничего чрезмерного или фальшивого. Даже если бы отсутствовали субтитры — фильм был бы понятен до последней детали.

Сюжет развивается стремительно. Евреям Варшавы запрещено ходить по тротуару. Они не смеют мешать полноценным людям — немцам и полякам. Тем не менее, даже с проезжей части фашист может «придраться» к не понравившемуся лицу неугодной национальности, сойти с тротуара и с удовольствием, с оттяжкой — избить. Неважно — молодого или старика или женщину.

Потому что война — это полное, рабское бесправие одних и всевластие других.

Следующее действие новых хозяев — приказ: обязательное наличие желтой шестиконечной звезды, пришитой на рукав одежды для всех евреев города. Невыполнение приказа, отсутствие звезды — расстрел.

Пианист — молод, талантлив, виртуоз игры на рояле. Он живет с матерью, отцом, двумя сестрами и братом. Обыкновенная, дружная семья. Живая, теплая, где все собираются за одним столом, смеются, делятся впечатлениями… любят друг друга — так, как могут любить близкие, родные люди.
На примере этой семьи, где все еще здоровы, жизнерадостны, самодостаточны — показано постепенное разрушение нормального мира.

Еврейское население выдворяется из своих домов и переселяется в гетто. Семья пианиста обсуждает — что можно взять — из книг, из мебели, из одежды — чтобы поместиться в тесноте нового жилища. И вот тянутся вереницы людей со скарбом, тюками, тележками, лишенные дома, работы, привычной среды и загнанные в маленькую обитель, обнесенную забором — Варшавское гетто.

На этом кончается относительно мирная часть фильма. Пересказывать его сюжет невозможно и не нужно, как говорит меткая русская пословица — лучше один раз увидеть, чем сто услышать.

Но не показать те кадры, которые заставляют содрогнуться у экрана — я тоже не могу.
И если после моего рассказа хоть один человек найдет и посмотрит «Пианиста» — значит, не зря я это пишу.

В гетто люди живут, как затравленные звери, шарахающиеся от любого звука. Смерть может найти любого и в любой момент.

Гитлеровец врывается в квартиру. «Встать!». Сидящие за столом торопливо встают, кроме одного — старика в кресле. На повторный приказ «встать» он продолжает сидеть — он инвалид, прикованный к коляске. И тогда его волокут вместе с этой коляской к балкону и вышвыривают с высокого этажа. К распластанному на асфальте, разбитому телу скоро присоединяются другие убитые — нацисты развлекаются прицельной стрельбой по случайным людям. Натешившись, они садятся на мотоциклы и уезжают. И гетто может вздохнуть до следующего вечера — новой акции.

Война — это не только смерть. Это — унижение, это превращение нормального, мыслящего человека в комок инстинктов. Это — безумие, за которым уже ничего не остается.

Один из сильнейших кадров фильма — когда при раздаче жалкой пищи худой оборванный старик выхватывает у такой же оборванной голодной старухи миску с кашей. И убегает, прижимая эту миску к груди. Она кричит, гонится за ним, догоняет, хватает миску… тянет к себе, он не выпускает и тогда, в конце концов, вожделенная миска падает на землю, а каша растекается во все стороны. И старик, припадая к земле, жадно лижет эту кашу, не обращая внимания на старуху, которая плачет и бьет его по спине.
Или бродящая тут же молодая женщина, на руках которой обездвижен мальчик лет четырех. Он умирает от жажды, ротик его раскрыт, губы потрескались, глазки закатились.

- Пожалуйста, умоляю, хоть каплю воды для ребенка, пожалуйста… — мать убита горем, глаза ее с мольбой и надеждой останавливаются то на одном, то на другом лице, но люди отводят взгляд, отворачиваются, отходят. Воды нет, а если и есть — своя жизнь дороже.

Война — это не просто смерть. Это потеря близких, это то горе, которому нельзя помочь, которое нельзя отвести или смягчить.

Пианист выжил один — из всей большой семьи.
Чудо его спасения — сколько людей (поляков и даже немцев) помогли ему остаться в живых — канвой проходит через всю картину.

Самые впечатляющие кадры — разбитая бомбардировками Варшава. Вместо цветущего европейского города — груды руин, нигде нет ни одного целого дома. Пустыня — мертвая, молчаливая, без единой живой души. Пианист, как сомнамбула, бродит на остатках некогда живого города.

Война — это разрушение всего. Требующее потом тяжелейшего, мучительного, долгого восстановления. Мертвый город — выразительнейший образ гибели. Не только людей. Всего живого — птиц, собак, кошек… растений, деревьев.

Возникновение на фоне этого апокалипсиса, этой гнетущей, безмолвной мертвечины — вдруг весело громыхающего грузовичка с молодыми ребятами в советской форме, русская речь, смех — воспринимается как чудо и как возрождение к жизни.

Красная Армия вошла в Варшаву.

Сколько лет прошло с тех пор? Не так уж много. И почему люди не ценят мир, почему кучка, единицы негодяев, желающих войны и крови, заставляют страдать тысячи и тысячи мирных людей и почему опять гибнут крошечные, беззащитные дети, которых не смогли уберечь взрослые — так и не понять никогда.

— Ваша Лена

/Фильм снят по автобиографии Владислава Шпильмана, одного из лучших пианистов Польши 30-х годов прошлого века/