В 1944 Анюте было семнадцать. Всего-то. Жизнь была сложной, она только приехала в Москву и мало что успела повидать. Но почему-то была уверена, что у нее уже есть некий долг перед Родиной и она должна непременно его отдать. Какой долг? За что? Кто ей сказал, что она что-то должна этой стране? В ее-то семнадцать лет…
Не знаю. Знаю только, что, когда ее посылали копать рвы — она, не задумываясь, шла и копала. Когда говорили разбирать завалы — она это делала. Голыми руками, без сна, голодная. Без жалоб и нытья.
ВЫ СЛЫШИТЕ МЕНЯ, лжепатриоты, псевдоборцы за права и свободы, знатоки статей конституции и законов?!! Вас бы туда, пустоболы. В этот ад. Для прозрения. А ведь ей было всего семнадцать. Этой девочке. Девочке, которая страдала, чтобы потом могли родиться и вы!
Помню, приехал поздравить ее с Днем Победы, и первое, что она сказала: «Сынок, мне Путин прислал письмо с поздравлениями. Какой же он молодец!», и показала письмо с гордостью. Письмо было адресное, именное: «Уважаемая Анна Васильевна…», чему мама особенно радовалась.
Я не стал говорить ей, что такие письма рассылают автоматически всем ветеранам. Не стал. Ведь она до сих пор верит, что все еще должна что-то Родине и готова возвращать долг. И искренне верит, что их по-прежнему ценят и помнят. Каждого! По имени. Верит, как и другие ветераны.
Они такие странные эти старики. Дорогие мои старики. Я горжусь ими. И этой девочкой, моей мамой, которая в сорок четвертом была моложе ее внуков сегодня.
Помню еще, как однажды я позвонил ей — она смотрела церемонию закрытия Олимпийских игр в Сочи.
И плакала.
Я спросил, почему.
Она ответила, от гордости.
И добавила, что гимн выслушала стоя.
До конца.
Но я не удивился.
Я знаю маму.
И я тоже смотрел церемонию.
И понимаю, что мы с мамой очень похожи.
ЗАВТРА 9 МАЯ, ее любимый и главный в жизни праздник. Она ветеран Великой Отечественной, коммунист и гордится этим. Я знаю, как счастлива она в этот день, когда, надев свое любимое платье, ждет поздравления от родных ей людей и Путина вместе с другими еще оставшимися в живых ветеранами.
А я не позвоню и не поздравлю ее.
Мне просто некуда больше звонить…
Мама умерла семь лет назад в возрасте восьмидесяти девяти лет.
Нет, не так — она ушла, ушла под утро, тихо, стараясь, как обычно, никого не тревожить. Ведь говорят, мамы никогда не умирают, просто рядом быть перестают. И я хочу верить, что это так.
Вот только теперь, заходя в церковь, я всегда плачу.