Наверное, он для себя решил:
что если тот, красавчик, промахнётся,
я выстрелю;пускай в лесной тиши
мой промах гулким эхом отзовётся,
по Невской перспективе пролетит,
по людным площадям, по льду каналов
и наконец-то шёпот заглушит
гостиных ярких и парадных залов.
Вот почему он первым не стрелял,
не становился в четверть оборота
и, сделав пять шагов, не закрывал
рукою грудь, как будто ждал чего-то.
Конечно ждал, но ждал не умереть;
не вдохновенью, а свинцовой пуле
он позволял войти, чтоб не терпеть
большого света бульканье гаргулье.
А если смерть? Как сладостен вопрос
и как заманчив весь сюжет интриги.
Всё брошено на кон и в полный рост
он ждал развязки незнакомой книги.
…
Француз унижен был не за себя,
и это исключало примиренье
к тому ж, отца приёмного любя,
как собственное, принял оскорбленье.
В конце концов, подумаешь, поэт,
придворный сочинитель, камер-юнкер
и пусть меня осудит высший свет,
а не какой-то шут в кафтане юркий!
Есть правила и должно их блюсти,
законы есть написанные кровью,
по чести-честь и, как себя вести,
кавалергарда не учить злословью!
Любвеобилье-это не порок.
Не преступленье-легкая интрижка.
И кто б другой сносить так долго мог
ревнивую и злобную мартышку!
Теперь конец. Карьере и всему.
Я разве ставлю надо всем карьеру?
Но этот день запомнится ему-
и сделал шаг решительный к барьеру.
…
Ах, эта щепетильность-только звук!
Формальности, условности, придиры!
В нестройный век ничто не режет слух,
и не претят нескладные мундиры.
Смешно и неуместно комильфо.
Герои не показывают лица.
И слово «честь» не значит ничего,
когда размыты грани и границы.
Что Пушкина и Моцарта следа
на свете не осталось-я поверю
и примирюсь, но вот ещё беда,
что нет на нас Дантеса и Сальери!
Так, значит, и дуэль завершена,
поскольку больше нет предмета спора?
Так, всё-таки, закончена война
или она закончится не скоро?