жене Елене.
Была моя задумчивость больна,
Душа с разлукой не могла смириться.
Сквозь прорезь шторы горестно луна
Заглядывала тёткой круглолицей.
И кто-то изнутри царапал грудь,
По венам нёсся быстрыми скачками.
Хотелось закричать:
— Эй, кто-нибудь!
И я кричал в густую тьму зрачками.
На стеллаже шептались вразнобой
Мои записки с запахом лежалым…
Достоинством всего в одну любовь
Меня за сердце женщина держала.
И в этой тёплой маленькой горсти
Оно так равномерно умещалось,
Порывисто в движенье сокращалось,
Свободный ритм желая обрести.
…И весь я — неуклюжий и большой,
Полуумерший, никому не нужный —
Вдруг ощущал, как плавно всей душой
Перетекал в её больную душу.
И чувствовал, что догорает спесь,
Что сам, как ёлка, наряжаюсь в строчки.
И думал: «Как — громоздкий, тяжкий — весь
Я умещаюсь в маленьком комочке…»
Кто в этой я душе — хозяин, гость?
И кто она — факир или кудесник?
Одно лишь знал: хотя друг с другом врозь,
Мы всё же вместе.
Безраздельно вместе.