Рабочий день по колее привычной
устало докатился до исхода.
Толпа из подоспевшей электрички
лавиной устремилась на свободу —
oт дребезжащей суеты вокзала
к покою телевизоров и спален.
Вдруг музыка негромко зазвучала —
играл солдат на стареньком рояле,
не для друзей, не заработка ради.
Oн ехал в увольнительную, к маме,
а тут — рояль. Он клавиши погладил,
и пальцы заиграли что-то сами —
сначала неуверенно, вполсилы,
и вот уже, людей не замечая,
мелодией прощения просил он,
а, может быть, прощался, не прощая.
Забыв про всё, мальчишка в форме пыльной,
рассказывал доверчиво роялю —
о девочке, которую любил он,
и о друзьях, которых потерял он.
Толпа не попыталась бег замедлить,
неслась себе безудержной лавиной,
но что-то изменилось в людях этих —
необъяснимо и неуловимо.
Я той толпы была частичкой мелкой,
казалось мне, что будто в одночасье,
нам дали шар земной на переделку,
но не сказали, как с ним обращаться.