При переезде собака наблюдает за своим ковриком особенно внимательно. Старый коврик, впитавший в себя полкило шерсти — символ хозяйской собаки. А не какое-то не пойми, что. Но коврик отправился на помойку, на новом месте ждал свежий, большой и уютный. Она этого не знала, видела только то, что старый выкинули. Моя собака всегда делает глобальные выводы — повели к ветеринару, значит, усыплять. Выкинули коврик на помойку, значит всё, и собаку туда же. Купят новую, большую и уютную. А помыли с шампунем, бальзамом и просушили феном, так это чтобы на помойке было не стыдно перед соседями выкидывать.
Мама не привыкла к собакам-актрисам, доводящим до нервного срыва даже видавших всё ветеринаров. Она думает, что слова: «Этому клоуну не верить!» — это шутка. Потому что переезд переездом, а работу никто не отменял. Собака картинно закатывала глаза и говорила, что её бросили. А то, что ещё не на помойке, так наверное, руки ещё не дошли. Пользуясь моментом и как бы почти в обмороке, она требовала, чтобы её чесали и гладили. Через пару часов мама пришла к выводу, что это процесс бесконечный. А кто бы сомневался. Собака тут же закатила глаза и собралась помирать от тоски.
Мама выловила из своего супа всю курицу и принялась спасать клоуна от неминуемой смерти подручными методами. Собака томно вздыхала и говорила, что не нужно переводить продукты. Всё уже кончено и курица не спасёт. Она отводила морду и капала горькой слезой в тоске и печали. Мама пошла нервничать на кухню. Без зрителей спектакль потерял смысл, а курица назойливо пахла под носом. К возвращению мамы к коврику умирающей, вздохи тоски слегка отдавали курятиной, а миска стояла пустая.
Когда я вернулась — жаловались хором. Мама обиженно сказала, что это не собака, а клоун. Собака утверждает, что это враньё, она держалась как могла. Мужественно и стойко. А что курицу съела — так никто не видел…