Учитель мой оставил, уходя, охапку звёзд, негромкий звук дождя, каменьев россыпь, спелых стук гранатов (тех самых, из божественных садов), цепочку лисьих спутанных следов и в воздухе растаял без возврата. И белые одежды на ветру я краем глаза видел поутру, но обернуться не успел вослед им; на клетками расчерченной доске лишь обнаружил карту, что в руке держал он прошлым вечером последней.
И там, на ней, нашёл я мудрецов, и целый мир, свернувшийся в кольцо на пальце императора и мага, столкнувшиеся острые клинки, возлюбленных, погибших от тоски, отшельника, безвестного бродягу; того, кто вниз холодной головой качается над пылью и листвой у края перевёрнутой вселенной; шутов, героев с тысячами лиц, что восстают из праха и земли, охотясь за сияющим оленем. Я был девятым из учеников, я карту взял и с нею был таков, но что есть карта против всей колоды? И мира суть открылась мне на треть; учителя я звал, узнав, что впредь не получу и треть его свободы.
Поднявшись над бесцельной суетой, он видит жизнь понятной и простой, едва ли помня, жил ли сам когда-то, и, ноги в ожидании скрестив, безмолвный мир баюкает в горсти и в пустоте раскладывает карты.