Дело было на встрече выпускников.
Собрались все как обычно: в первую субботу февраля. Правда собрался не весь класс, а где-то половина его: кто-то уехал далеко-далеко, кто-то не смог приехать, а кто-то вообще не смог (да и никогда и никуда больше не приедет).
В общем всё как обычно, как всегда: заказали зальчик в кафе, встреча, приветствия, взаимные ахи-вздохи, лукавые фразы типа: «Ах ты такой же (такая же), как и раньше — совсем не изменилась (не изменился)», устроились, расположились.
Посидели, повспоминали Школьные годы, помянули тех учителей, и тех одноклассников кого уже с нами нет. Ну и постепенно, как это бывает на подобных мероприятиях, разбились на маленькие группки по интересам: кто-то пустился в пляс, кто-то стал выяснять отношения и вспоминать обидки почти тридцатилетней давности, кто-то запоздало признавался в любви, кто-то вспоминал совместные шутки и каверзы — в общем стали общаться друг с другом, по более индивидуальным программам.
Я тоже, не будучи исключением, решил поболтать со своим закадычным школьным дружком Гришкой, с которым не виделся уже более четверти века, который после института уехал на Историческую Родину, и вот, как-то сейчас, по счастливому стечению обстоятельств, оказался именно в это время в нашем городке.
Мы с ним отошли к барной стойке, заказали себе по бокалу пива и стали цедить его маленькими глоточками рассказывая друг другу о том, что с нами было за те годы, что мы с ним не виделись.
— Ну что, пацаны, скучаете? — вдруг раздалось прямо над нами.
Обернувшись мы увидали, что к нам подошёл первый парень нашего класса — Сашка. Красное лоснящееся лицо, и такая же красная и блестящая от пота лысина. Санёк шумно дышал, видно, что только что вышел из танцплощадки.
Гришка, узрев его, невольно поморщился: в Школьные годы ему перепадало немало плюх от местного альфа-самца. Я же, к его появлению отнёсся довольно спокойно: и в Школьные годы, а уж тем более сейчас, мне нечего было с ним делить. У нас с ним были абсолютно разные интересы, разные компании, а по силе мы были примерно равны. Так что, просто старались держать нейтралитет, и не пересекаться на узких дорожках.
Санёк, что-то радостно говорил, смеялся своим шуткам радостно хлопал нас по плечам, ворошил такую же густую кудрявую, хоть уже изрядно поседевшую, шевелюру Гришки, а потом вдруг замер уставившись на меня. Помолчав, некоторое время, он с искренним удивлением спросил, указывая толстым пальцем в мою сторону:
— А, что это у тебя на шее болтается?
Я рукой взялся за шею, и нащупал свой нательный крестик, что выбился из расстёгнутого ворота рубахи: жарко уж очень, что тут греха таить — галстуки через час уже лежали в карманах пиджаков, и вороты рубах были расстёгнуты.
— Крестик, — ответил я, возвращая крестик на место.
— Это не просто крестик! — нравоучительно сказал Санёк и поднял палец кверху.- Это: Символ веры! Тебе этого не понять, — бросил он в сторону Гришки.
— Так и я не понял, — сказал я. — Поясни.
Санёк усмехнулся:
— Какой крест несёшь — такова и Вера твоя. Так и будет воздано тебе, после!
— Всё равно не понял, — сказал я.
— Вот смотри, — Санёк расстегнул верхние пуговицы на рубашке, и предъявил мне свой нательный крест.
Да уж, на это произведение ювелирного искусства стоило посмотреть: огромный золотой крест сантиметров десяти длиной, на массивной золотой цепи, достойный скорее какого-нибудь батюшки, чем простого обывателя, выглядывал из ворота рубахи Санька. Он не шёл ни в какое сравнение с моим, неказистым пусть и серебряным крестиком, висящим на тоненькой серебряной цепочке — жена подарила, больше двадцати лет назад, в день когда мы венчались.
Я с недоумением уставился на бывшего одноклассника.
— Вот такой должен быть крест! — сказал он. — А не то что у тебя.
И он опять обратился к Гришке:
— Тебе этого не понять.
Гриша хотел что-то ответить, но я легонько пнул его ногой, и он промолчал.
Санёк ещё минут десять распространялся, что-то насчёт Православия, символа веры, лопухов, неимущих лохов не способных достойно показать свою приверженность к Вере.
Я ничего не отвечал. Я просто молча сидел и смотрел ему прямо в глаза, чуть-чуть улыбаясь.
Наконец Санёк как-то стушевался, стал затихать, потом сделал вид, что его кто-то зовёт и помахав рукой, ускакал в сторону танцплощадки.
— Что это было? — спросил Гриша, когда Санёк скрылся из виду.
— Понимаешь, дружище, — ответил я ему. — Некоторым, нужно до старости доказывать, что он круче всех вареных яиц и, что он самый главный и сильный баран в стаде.
Гриша усмехнулся и хотел что-то сказать ещё, но я махнул рукой и сказал:
— Забей! Давай лучше о тебе, о твоей жизни.
Мы ещё долго сидели с Гришей за барной стойкой, потягивали пиво и делились теми событиями из нашей жизни, что произошли за то время, когда мы не видели и не слышали друг друга.
Потом уже, по пути домой в такси я думал: ведь величина нательного Креста, это не самое главное в Вере, и то из какого материала он сделан, тоже не имеет никакого значения.
Может быть я не прав? Может быть я ошибаюсь? Кто знает? Кто ответит?
Поживём — как говорится увидим.