Проснувшись ночью, около часов двух, Ильинишна по привычке встала глотнуть чайку, оставленного в чашке с вечера, специально для этого. Добредя до кухни, не включая огня, Ильинишна развернула конфету и запила холодным чаем. Откинув оконную занавеску, увидела в свете фонаря, что снег по-прежнему идёт.
Снегопад начался ещё с вечера, когда Ильинишна отправлялась ко сну. Снег шёл мелкий и частый. А ещё матушка говаривала:
— Коли снег крупный, хлопьями, то много не нападёт, а вот коли мелкий идёт — готовь лопату. Западёт.
Проснулась уже ранним утром. Надо было обряжаться. Обрядов было немного — печь протопить, да в избе подмести.
— Обрядов-то мало, да развороты не те, — привычно ворчала Ильинишна.
Затопив печь, она не забыла и о хлебе насущном. Поставила чайничек, сварила себе кашки, на сей раз рисовой, и принялась трапезничать.
Потихоньку справив дела домашние, решила она, что пора идти снег огребать. Накинув на себя стёганую душегрейку да тёплый полушалок, отправилась Ильинишна на улицу. Только приоткрыла дверь, как в неё тут же проскочил кот Пушок. Он тотчас начал тереться о ноги хозяйки, выпрашивая себе еды.
— Вот тебя ещё покормить надо. Али за ночь-то не нашёл, чем поживиться. Иди, буди, молока налью.
Налила в миску молока, кусочек рыбки рядышком положила и проговорила:
— Ешь, гулёна, ешь, буди.
И снова направилась на улицу.
В углу сеней стояли две лопаты. Одна деревянная, старенькая, но всё еще справная. Другая, привезённая детьми из города, пластмассовая, очень лёгкая. Но Ильинишна её не любила. Ручка у неё была металлическая, в мороз холодила сильно, и даже сквозь рукавицы пачкала руки. Поэтому Ильинишна отдавала предпочтение старой, годами проверенной деревянной лопате.
Уже рассветало. Но в деревне стояла тишина. Шуметь было не кому. Старики, хоть и вставали рано, избу свою покидать не торопились. Не куда было торопиться.
Тропинку до дороги Ильинишна гребла широкую, в две лопаты. По обе стороны от дорожки за зиму набросала она сугробы высоченные. Такие, что видны были лишь голова да плечи. И бросать снег стало тяжеловато, он частенько сваливался обратно с кручи.
— Вот раньше сугробы были пониже, — разговаривала она сама с собой. — Ребятни в деревне было много, они все сугробы облазят, а заодно и снег примнут. Вот сугробы и были пониже.
На каникулы, правда, приезжали внуки, но лазить по сугробам им не хотелось, да и некогда было. В телефонах сидели.
Затянув «Снег-снежок», Ильинишна начала огребаться. Бойко бросая первые лопаты снега, прочистила она тропинку до середины.
— Надо попышкать малёхо, — решила она, и, опершись на лопату, огляделась по сторонам. Глянув направо, заметила, что дома через три, у Петровны, тоже снег летает.
— Эй, Петровна, ты что ль? — окрикнула она соседушку.
— Я, Ильинишна, я. Кто ж ещё у моей избы грести станет?
— Как здоровье? — продолжала пытать соседку Ильинишна.
— Да как, вчерась весь день голову ломило. К снегу должно быть. Давление подскочило, будь оно неладно, таблетки пила.
— И у меня, соседушка, тоже самое. Даже ночью пришлось подыматься.
— Охохох, старость не радость, — поддакивала ей Петровна.
— Вот раньше я бы эту тропинку за 10 минут почистила, а теперь что? Половину только огребла и уже запыхалась.
— Ладно, не ворчи сильно-то. Мы с тобой ещё ничего бабушки-старушки. Жару поддаём. Ты слыхала, песни вон пела.
— Дак, только и остаётся, песни петь, настроение-то надо себе подымать. Не вино же с утра глушить.
— Что и придумаешь тоже, вино. Что мы алкашки какие, — обиделась Петровна.
— Ну-ну, сразу и губы надула. Пошутить нельзя. Когда твои-то обещают приехать? — перевела разговор на другую тему Ильинишна.
— Когда-когда, — всё еще с обидой молвила Петровна, — каникулы начнутся, тогда, буди, и приедут.
— И мои обещались. Может сугробы-то нам попримнут, а то высоко кидать стало.
— С них станется. У телевизора да с телефоном просидят, — ворчала Петровна.
— Это ты правду баешь. Коль не выгонишь силком на улицу, так и будет.
Так за разговорами подруженьки почистили тропинки от дома до проезжей дороги. Дорогу ту в деревне прогребали редко, только после больших снегопадов. Ездил по ней лишь Юрка Ондрюхин, Надюхи Бариновой сын, молодой ещё, недавно пенсию оформивший, изредка выбиравшийся на машине в соседнюю деревню либо в город. Стоя друг от дружки метрах в тридцати, соседки продолжали задушевный разговор.
— Снегопад-то большой был, может дорогу прогребут? А то неудобно к тебе на чай захаживать.
— Дай Бог, дай Бог. А на чай, сейчас, буди, заходи.
— Да я б с удовольствием, да ноги ломать по сугробам жалко. Может ты ко мне, чай помоложе.
— Неет, вот прогребёт трактор, буди тогда.
Постояв ещё несколько минут, соседки разошлись по своим избам — пить чай в одиночестве и разговаривать только с котом и телевизором. День продолжался своим чередом. За окном стояла безмолвная, сверкающая белоснежной чистотой зима.