Где-то через неделю после нашего прибытия в учебку, у нас состоялись стрельбы.
Пред этим построили всю роту и объявили об этом событии. Командир роты, целый майор, вкратце сообщил нам, что собирается из нас, гражданских лиц, сделать настоящих солдат, умеющих бегать, прыгать и главное стрелять из разнообразного стрелкового оружия, для чего собственно и задумано это мероприятие.
Забегая вперёд скажу: бегать и прыгать нас действительно учили, ежедневно, а то и по пару раз в день, но вот стрелковая подготовка ограничилась этим единственным выездом на полигон.
В общем погрузили нас в Шишиги (ГАЗ-66), и повезли за тридцать километров пострелять из Автомата Калашникова.
На полигоне вновь было построение, на этот раз повзводно.
Командир взвода, капитан Соловьев, своим хриплым, натруженным командирским голосом объявил:
— Бойцы! Сегодня для всех вас знаменательный день! День стрельб! И я хочу, чтобы первый взвод пятой учебной роты не посрамил! (Что или кого не посрамил, он так и не сказал), — капитан на секунду умолк, собираясь с мыслями, а потом продолжил. — Я вам обещаю! Нет! Даю Слово Офицера! Что, того из вас, кто выбьет, хотя бы тридцать из пятидесяти, я отпущу в увольнение, на сутки в город, а того, кто выбьет больше тридцати — на трое суток домой! Слово Офицера!
Ух, как загорелись глаза у ребят! Шанс попасть домой! На пару деньков, но домой! Ведь неделя в отрыве от дома, от привычной среды, да и просто неделя в нашей учебке, это как несколько месяцев на гражданке. Поэтому парни будут пробовать сделать всё возможное и не возможное для достижения этой цели.
Прошёл инструктаж, демонстрация правильности выполнения и начались непосредственно стрельбы.
Ребята возвращались с рубежа удрученные: 18 из 21, 9,14 — результаты не очень.
Наконец настал мой черёд.
«Тридцать или больше, из пятидесяти? Ну-ну. — думаю. — Сейчас поглядим!».
Сорок пять из пятидесяти! Нате вам!
Невдомек капитану, что с седьмого класса, в школе, я занимался в «Стрелковой секции».
Благодаря нашему Военруку, замечательному человеку, который во время развала 90-х, где-то откопал две списанные и разболтанные пневматические винтовки. Сам, своими силами, смог их довести до ума. Организовал в нашей школе «Стрелковую секцию» — не мудрствуя много, он так и назвал: «Стрелковая секция». И пригласил всех желающих. Я был одним из таких желающих, и ни секунды не жалел и не жалею.
Потом Военрук, используя свои многочисленные связи, много раз возил нас на стрельбище — пострелять из АК; водил в стрелковый тир при военкомате — пострелять из мелкашек, устраивал какие-то соревнования.
За четыре года у меня имелись: шесть значков «Юный Стрелок», четыре «Меткий Стрелок», и, как вершина — «Ворошиловский Стрелок». Всё честь по чести — с выписанными удостоверениями, с печатями и подписями. И, надо сказать, заслужить их было ох как не просто: за здорово живёшь и красивые глазки их не давали. Так, что стрелять я любил, а главное, умел, и действо происходящее на полигоне для меня было не в новинку.
Из взвода я был не единственным, кто показал хороший результат — ещё двое ребят выбили около сорока (плюс-минус), мы были в предвкушении обещанного увольнения, однако ни на одном из многочисленных построений наш взводный ни словом не обмолвился о своём обещании. А мы ждали, надеялись и верили. Наступил вечер, капитан благополучно свалил домой, а мы улеглись спать, ожидая, что завтра всё-таки будет нам обещанная награда. Но ни на утреннем построении, ни позже не было никаких намёков.
После обеда, мы втроём — отличники минувших стрельб, собрались в курилке, и посовещавшись решили сходить к капитану — напомнить ему: мало ли, запамятовал в трудах повседневных.
Решили и сделали…
Потом уже, в два часа ночи, во внеочередном наряде по столовой, очищая очередную картофелину, я понял очередную армейскую истину: «Слово Офицера — кремень!». Особенно если его даёт Настоящий офицер, не по погонам, а в душе Настоящий. И если даёт, то расшибется, но выполнит. А если чувствует или знает, что не сможет сдержать, то и давать его не будет.
Вот такое вот Слово Офицера и «Настоящий офицер».