когда деревья большими
были,
и табуретки спина,
как сцена,
седыми — зимы, а сказки — былью,
коробка с полки — сезам
бесценный,
под пожелтевшей за год
газетой
скрывались мира всего
богатства,
сверкали гранями
самоцветы
чьего, не ведомо мне,
но царства.
тонули руки в его
глубинах,
что веселее игры
«на ощупь»?
кольнёт ли шишка
под серпантином,
или сосулька, чей нос
потоньше?
не так-то просто мне, вредной,
сдаться,
всех домочадцев оставлю
«с носом»,
и долог день мой к ночным
«двенадцать»,
и можно ночью не спать,
как взрослым.
…стеклярус тихо звенел
и вился
во всю длину небольшого
зала,
нет, он не путался, он
струился,
и всех сокровищ мне было
мало.
под миллионом лесных
иголок
я ощущала себя
богатой,
кичилась царским убранством
ёлка,
тепло вздыхала под ёлкой
вата.
гирлянд весёлые
человечки
по стенам брызгами
разбегались
и жили в детстве моем
беспечном,
и не сгорали,
и не кончались.
…ещё сшиваться моей
короне
с «брильянтом» в центре рукою
папы
/точь-в-точь снегуркиного
фасона/,
и маме куклу под ёлку
прятать.
бенгальских брызг золотые
нимбы,
сны — в конфетти и в цветной
горошек,
…вернуть сезам тот любви,
открыть бы…
кого просить мне?
кто это может?