Смешной случай был на Троицу. Пели в подмосковном храме. А там прихожане от усердия столько травы накосили, столько берёзок нарубили… В храме — как в непроходимом лесу;)
Как в той песне: «Травы, травы, травы не успели. От росы серебряной согнуться»…
Я по этим травам, что на полу, прошла, как хорошая цапля. Колени до подбородка поднимала. Но не убереглась, как ни старалась.
Стоим поём херувимскую. Да такую красивую — сердце замирает. И хорошо поём. Уж на что я придирчива к певчим, а тут, без придирок сама меланхолично ухожу в пиано и даже слеза накатывает.
И тут на «всякое ныне отложим попечение» чувствую, что кто-то ползёт у меня по животу.
А на мне сарафан-солнце лёгкий на тонких лямках, а плечи прикрыты шифоновым шарфом, чтоб верующие не смущались.
И это что-то в какой-то момент, да не в какой-то, а прямо на великом входе, где вся алтарная братия от священства до пономаря выходит на амвон, начинает грызть мой живот. Да больно так, сил нет.
Я оттягиваю верхнюю часть сарафана в паузе, где священство произносит свои возгласы, а хор молчит и вижу на своём прекрасном теле, как раз в области живота огромного то ли кузнечика, то ли саранчу, которая впивается своими зубами в моё туловище…
Как я не заорала тогда во весь голос — я не знаю. До смерти боюсь всяких мух, пауков, двухвосток и прочую насекомую мерзость. Побоялась нарушить ход службы;)
Стою и молча пялюсь в своё декольте, онемев от страха и ужаса.
Спас бас. Который увидев моё выражение лица не побоялся заглянуть мне за пазуху и ловким движением рук выхватил эту огромную тварь из-под сарафана. Оторвал от моего белого тела страшное насекомое. Бросил его под ноги и с хрустом раздавил своим мощным ботинком.
«Яко да Царя всех подымем» мы пели уже с особым чувством. Чувством освобождения.
С тех пор я на Троицу в храм захожу очень осторожно;) Осматривая себя с ног до головы;)