Ревность богов. Граница империи.

Глава XXI.

Я еще очень долго стоял у ворот тюрьмы Эргастулум, пока меня не отогнали охранники. В голову по освобождению ничего не приходило. Единственно, что я хотел, так это быть рядом с Маркусом и Лукрецией там, за стенами Эргастулума. Но это совершенно ничего бы не изменило. И тут я вспомнил о Гнее. После повышения на службе, он удостоился занимать какую-то должность в сенате. Я решил его разыскать.

Я шел в направлении сенатского дворца. По обеим сторонам улицы тлели и догорали дома и сараи. Уцелевшие жители готовились провожать в мир богов погибших родственников. Зрелище, мягко сказано, ужасающее.

Я добрел до дворцовой площади. Спрятался у ворот дворца, в надежде поймать на выходе, или входе, теперь уже сенатора Гнея Альбуса Дометиана. Напротив сенатского дворца красовался имперский дворец. Внизу, как муравьи, в разные стороны бегали преторианские гвардейцы. На балконе я заметил фигуру в имперском одеянии с золотым венцом на голове. Это был сам Нерон.

Император гордо осматривал останки сгоревшего Рима. Держа лиру в руках, улыбался с ухмылкой. Было видно, что он всецело доволен произошедшим бедствием. По императору я догадался, что Рим горел по его же приказу. Что было в голове у Нерона на тот момент, никто догадываться не мог. То он пел что-то о богах, то неистово смеялся. Единственно, чему я был свидетель, что под горячую руку гвардейских офицеров попали христиане, давно мешающие населению своими навязчивыми проповедями о каком-то царстве на небе. Мешали всему сложившемуся устою Римской империи, как политическому, так и торгово-ростовщическому.

Я испугался от того, что кто-то со спины тронул меня за плечо. Я осторожно обернулся. К моему удивлению, это был Гней.

- Молчи, — шепотом начал Гней, — я знаю о твоем дезертирстве из шестого легиона. Видимо у тебя были на это веские причины. Потому, как на тебя это не похоже. Лучше скажи, что ты забыл в Риме после своего побега? Не лучше было бы уехать в глушь какую-нибудь. А ты…

Я ему вкратце рассказал об Андрее и побеге с ним. Затем о писании, что я должен был передать христианскому пресвитеру Паблию. Затем я оповестил его о Маркусе и своей сестре, которые, как и все христиане, были арестованы. Теперь ожидают своей казни.

Гней нахмурил брови. Почесал подбородок. Из поясного мешка достал какой-то сверток. Протянул мне.

- Это мой родовой перстень. Поедешь к моей матери. Она живет недалеко от Алерии. Она тебя примет. Я же попробую вытащить Маркуса с твоей сестрой и, по возможности, тебя реабилитировать, — Гней передал еще один свиток, — по нему моя мать точно узнает, что ты не вор. Я давно хотел отослать это письмо, но обстоятельства…

Я забрал сверток. Положил в свой нагрудный кошелек.

Даяна, так звали мать Гнея, и ее слуги приняли меня, как своего родного человека. Я ни в чем не нуждался. Но тревога за своих близких у меня не проходила. Через неделю меня ожидали две новости. Одна печальная, другая радостная. Гней приехал с моей сестрой Лукрецией. Он подошел ко мне и взял меня за плечо.

- Крепись, мой друг. К сожалению, Маркуса мне спасти не удалось. Он был распят на четвертый день после ареста. Я не успел собрать на него бумаги. Но Лукрецию я успел выкупить у ланиста (хозяина) эфиопских гладиаторов и держателя зверинца. Ах, да еще новость. Я уладил твои дела. Но в шестой легион тебе путь закрыт. Через месяц прибудешь в двенадцатый легион, в Британию. Это самый север Римской империи. А пока, желательно, в самом Риме не попадаться на глаза проконсулу Марку Валерию Мессалу Корвину. Он слишком зол на тебя за двух пойманных сектантов, с которыми ты бежал из Дакии. А сестру отправь к Аресу, брату твоему. Она уже свободный гражданин Рима. И пусть больше она не влезает ни в какие сомнительные секты. Это хорошо не кончится. Вот еще вам деньги на дорогу, — Гней дал мне мешочек с монетами.

(Продолжение следует).