Да, Кумарин «босс всех боссов». Из уважения к вам я должен это сказать. Это очень важно. Чем отличается «босс всех боссов» от всех других? Главное — не жизнью, не повадками, не деньгами, ничем. Кумарин единственный, я ему это в глаза говорил, «босс всех боссов» Российской Федерации, который только про власть. Деньги для него вторичны — вот это сверхважно. Для всех остальных важны были деньги, а за деньги мы покупаем кого угодно — можем купить тёлку, можем купить депутата. Он только про власть. Это явление абсолютно. Он обречен на книгу. Я единственный, кто смог попасть к нему в тюрьму. Он сидит навечно, сидит с 2007-го года. Он без руки, он глубочайший инвалид, он сидит в одиночке. Как собака перевязывает себя, умрет в одиночке, именем императора. Я к нему пришел, у меня были возможности легальные. Я ему сказал: «Володя, ты обречен на то, чтобы про тебя написали настоящую книгу, а не сборник с интернета. „Давайте наберем…“, — это не ко мне, Володя. Девочку найми, она наберет и все, вперед». Так вот, заканчивая такую историю, у меня с ним длинный разговор был. Под запись, официально, мы с ним знакомы с конца восьмидесятых, что нам скрывать. Единственное, что когда он в таком состоянии, он взаперти, то я, конечно, выбирал выражения, говорил другим тоном, из уважения. В ресторане я бы по-другому с ним говорил. Эта хранится запись. Я честно скажу, что жду — если он умрет, то тут же ее поставлю. Но кусок этой записи, совершенно гениальный, без иронии, я вставил в книгу. Мы уже устали, четыре часа сидим, и как-то так, курим, заходят офицеры, мы говорим: «Мы заняты». И вдруг какой-то разговор пошел, и я говорю: «Володя, ну мы-то с тобой (а он про религию много говорит, он защищается богом) вдвоем точно в рай не попадем». А он такой: «С чего это?». Я говорю: «Слушай, ну я вот там на одном каком-то уровне, а у тебя-то там температурка-то будет мама не горюй». Он говорит: «Жизнь-то за себя откусывай, чего ты меня-то туда тащишь?». Я уже даже как-то взбодрился, говорю: «Володь, мне-то ты зачем это говоришь? Я же не журналист тебе». А он говорит: «А будет по-другому, Жень». Я: «Слушаю…». Он говорит: «Я умираю, иду. Апостол берет мне и зачитывает все, что я: война, месть, трупы, все зачитывает. Я говорю: „Ну, да. Все, как ты сказал — один в один“. А он: „Ну тогда тебе в соседнюю дверку“. Я говорю: „Обожди“. И так ставлю ногу в дверь, говорю: „Подожди“. Апостол: „Не понял, а что такое?“. Я говорю: „Апостол, вот ты мне все зачитал. И все мои грехи, я даже некоторые забыл. И ты говоришь, что я должен в ад идти?“ — „Да“ — „Вот смотри, есть такая книга, Библия. Читал?“ Апостол: „Ну да, листал“. Он говорит: „Там написано, что ты, еще петухи не пропели, а уже х… Так написано?“. Апостол говорит: „Ну да, написано“. Он говорит: „И ты мне после этого вот это, сто двадцать восемь трупов во время резни предъявляешь?!“. Открываю дверь и захожу». Вот так вот. И я ему говорю: «Володя, это стрела». Во-первых, это очень близко к тексту. Значит, это не литература, это реальная вещь. Я его слушал и сказал ему про это: «Володя, то, что ты сказал, — я даже не понимаю, что ты сказал!». Это абсолютный литературный памятник мафии. Вот я так это воспринимаю. Это и про его высказывания, и про него лично, и про абсурд, про религию, и про осмысление того времени. Поэтому, после этого я долго не мог успокоиться, в конце дописал такую строчку, что вроде как мафия самоликвидировалась, все друг друга пожрали, и написал примерно так: «Но вы не расслабляйтесь. У мафии долгое терпение». То есть, если вдруг, если что, если это революционное время, если Герман Греф вдруг скажет: «Все спокойно, но пока вам ничего не дам», поверьте, что демоны появятся как в том вульгарном американском фильме. Это не про «страшно», это про то, как устроена история. На мой взгляд.