Говорят, что Одесса уже не та, что она умерла. Это не так, она всё ещё та и она ещё жива.
Я встретил ее, сделав базар и идя домой с Привоза.
Маленькая, очень опрятная, седая, сгорбленная пополам старушка, тянувшая за собой сумку на колесиках, подойдя ко мне и взяв за руку, глядя на меня своими чистыми, пронзительно голубыми глазами, произнесла:
— Мальчик, помоги мне дойти до трамвая.
Мальчик… благоразумно решив не спорить о своей возрастной категории и приглушив до минимума сияние лысины, ответил:
— Конечно, Мама!
— Мальчик, а с какого ты года?
— 19., Мама.
— Так ты ещё должен помнить, какое тогда было вкусное мороженое в вафельных стаканчиках!
— Да, Мама, я и сейчас помню его вкус.
— Мальчик, или живы твои родители?
— Нет, Мама, их уже давно нет.
— Это плохо, Мальчик.
— Это очень плохо, Мама.
— А на танцы ты ходил в парк Ильича?
— Да, Мама, в парк Ильича и на Майдан в парке Шевченко.
— А в Ильича крутился на цепных качелях?
— Мама, я там крутился на цепных до потери пульса и до 11 ночи, пока их не закрывали!
Шли до остановки 28 трамвая, что возле Привоза, довольно долго, возраст даёт мудрость, но не добавляет здоровья.
На остановке я положил почти все купленное мной в её большую и пустую сумку, посадил Маму в трамвай и поцеловал на прощание.
— Спасибо, Мальчик!
— До свидания, Мама.
Я умоляю тебя, Мама, я так прошу тебя — живи долго! Ты сейчас так нужна нам!