Был ранний вечер, был июнь в пуху,
пылились банки в подоконной нише,
всё было в рифму: небо — наверху,
живые — ниже /и намного ниже/,
а я — посередине, на шестом,
мне почему-то думалось о том,
что на шестом всегда бывало тихо,
как после секса, драки или тифа.
Гроза над парком топала ногой,
артачилась и сбрасывала туфли,
но город был не этот, а другой,
ромашки по-другому в вазе тухли.
Внизу был храм, такой красивый храм,
который оживал по вечерам,
а все — и побирушки, и мамзели —
из-под платков куда-то вверх глазели.
И тут и там, на папертях Земли,
давали жизнь, но по одной на брата,
вот только муравьи спокойно шли,
по стенам шли на небо.
И обратно.