Когда-то у него была супруга. И пара постоянных адресов.
Одни смеются — вырвался из круга, другие — докатился до низов. А небеса молчат благоговейно, не выдавая бога и пароль. Старик сидит за столиком в кофейне в субботу с девятнадцати ноль-ноль. Возможно, педантичен он сверх меры, не по тому канону снятся сны.
Он пишет письма женщине с Венеры с пропиской сразу около Луны. Он пишет ей:
душа моя, отрада. Нас слышат. Я надеюсь, не майор. Когда я стал космическим пиратом, настигло озарение — моё. Дурная слава, лазерный винчестер — вот ветеран пиратского труда. Да, мы дрались, всё по законам чести. Не грабили гражданские суда, что, соглашусь, звучит довольно странно. Куда деваться — вариантов нет. Мы похищали деспотов, тиранов, диктаторов с
поверхности планет и вывели искусственную особь, которую хоть тресни, а приблизь. Конечно, это запрещенный способ, поскольку особь выделяла слизь, отлично хелицерами владея. И жалом. С воскресенья до беды. Мы повидали множество злодеев, разбавив их сплочённые ряды. Во имя, даже, кажется, во благо, однако мы нарушили закон, пересекая под пиратским флагом вселенную, систему, рубикон.
Он пишет ей:
нас знают комиссары, инспекторы, газеты, телешоу. Ты спрашиваешь, как я стал корсаром. Вообще никак. Позвали и пошёл. И к чёрту быт, приёмы, бакалею. И к чёрту пафос белого пальто. Любимая, я правда не жалею. Я что-то понял, жаль, не понял, что. Но занял место съехавшей Кукухи (Кукуха — это просто позывной). Мы брали в плен чинителей разрухи. Представь, чиновник, проклятый страной, пытался нам всучить билет на ралли, подумал — мы достаточно глупы. Здесь нет да и не может быть морали. Наш путь лежал сквозь огненную пыль. Измучились ребята, выбирая из списка незначительных планет безлюдную от края и до края. Теперь же там под звуки кастаньет танцуют президент и император. Мерзавцы — игроки футбольных лиг. Ты спрашиваешь — как ты стал пиратом? Наверно, возомнил, что я велик. Но если я уподобляюсь этим, ужасны мысли, лоб мой невысок, скажи, чтоб между завтраком и третьим, я сжёг письмо и выстрелил в висок.
Он пишет ей, а чудится, что дремлет. Разлука теребит седую прядь:
пришла депеша. Мы летим на землю. Там, безусловно, есть кого забрать. Берем с собой отряд десептиконов, бутылку с ромом, особь и пульсар. Не соблюдая правил и законов. Не поднимая шум и паруса.
Он пишет ей: мне боязно до дрожи. Безжалостны святые пастухи: забрав плохих от светлых и хороших вы сами превращаетесь в плохих.
Она сидит у топливного бака, красивая, в серебряной броне. Когда-то у нее была собака и славный дом, оставленный войне.
***
Ты знаешь, ночь действительно короче, когда осознаешь, что всё не зря, что лучше обойдемся без пророчеств, чем без чудес со вкусом имбиря. Нева замерзла, Волга и Онега, прохожие, проезжие, мосты. И мы легли и стали первым снегом, таким же узаконенно-простым. Смолой сосновой, шелухой древесной. Вселенский бог оглох и онемел, хотя находит место повсеместно: в чужой собаке, городе, письме. Воспетый древним колдуном из Конго, накормленный такими же, как мы, увиденный воочию ребёнком на радужке торжественной зимы. И варежки у бога на резинке для самых тёплых в мире батарей. И он сидит и делает снежинки, и у него ракета во дворе. Для взлёта не хватает компонента, но бог, конечно, тот ещё фантаст.
Когда-то у него была планета. И будет. И её он не отдаст.