Если на человека злишься, обижаешься, если горячо реагируешь на его слова или выходку, значит, он много значит. Много значит для нас.
А если как у Чехова, вместо горячего негодования и обидных упрёков говоришь мягко: «ну нельзя же так, голубка!», — скорее всего, всё кончено.
Это чужой человек.
Это один папа заорал на мальчика в песочнице: «А-а-а! ты зачем ешь песок! Брось немедленно! Брось! А то получишь!». Потом рассмотрел ребёнка; это чужой мальчик оказался. И молодой папа благодушно извинился перед ним. Пусть себе ест песок на здоровье. Это чужой мальчик. Мой на качельке, я обознался.
Странное это дело, но на своих сердишься и обижаешься. Пока они свои. Кричишь иногда.
А на чужого мальчика или девочку обиды нет. И горечи нет. И упрекать смысла нет. Так, скажешь спокойно: «ну нельзя же так, голубчик!», и пойдёшь себе…
И после бурной ссоры иногда легче помириться, чем после спокойного и вежливого объяснения. Хотя мы даже не ссорились. Говорили только хорошие слова. И голос не повышали.
Но часто так становятся чужими. Навсегда. Хотя не было сказано ни одного плохого слова.