Суккот — праздник шалашей. Строят шалаши, во время праздника сидят в них и читают религиозные книги.

Схуг — салат с обжигающе острым перцем.

К празднику Суккот (из старого)

В Иерусалиме за стойкой администрации меня встретил добродушный верзила с золотым католическим крестом вместо галстука. Нагрудная табличка гласила — Антон. Приятно встретить земляка, пусть даже католика.
Однако Антон заговорил на чистом иврите. Мой мозг принялся анализировать информацию.
— Ты случайно не Марк? — уточнил я.
— Нет, — удивился Антон. — Почему Марк?
— Потому что Антоний, — я решил проверить парня на эрудицию.
— Потому что Чехов, — улыбнулся тёзка великого писателя. — Завтрак с 6 до 9. Приятного отдыха.
«Чудо какое-то, арабский христианин, Чехова знает. Впрочем, чудеса в Иерусалиме — старая традиция».
Утро в гостиничной столовой выдалось довольно скучным.
Интуристы вели себя вежливо, со всеми здоровались, улыбались, говорили вполголоса, трапезничали, пользуясь ножом и вилкой, и даже пережёвывали пищу с закрытым ртом. Европейские зануды, не о чем писать.
Однако Провидение к праздничному ужину в честь Суккот послало наших, и не каких-нибудь ашкеназов-диабетиков, а потомков сефардов, выходцев из стран Магриба, в жилах которых течёт перехватывающий дыхание схуг. В гостиничный ресторан пришли дышащие огненным перцем драконы.
Восточные люди явились во всей красе: мужчины в белых рубашках, с пятнами от дикой необузданности в пище, в модно порванных джинсах, плотно облегающих не знающие покоя ноги в красных кроссовках «ориджинал», и с шикарным ногтем на мизинце, отшлифованным в честь праздника.
Ах, какие женщины, какие женщины, в обтягивающих платьях, не выдерживающих напора прелестей, свидетельствующих, что в Израиле с едой всё в порядке.
А что они творят, вы бы знали, на что способны смуглые женщины!
Одна, не побоюсь этого слова, дама, наложив всякой снеди в свою тарелку, увидев горячий, сочный шашлык, не утерпела, попробовала его и, не ожидая, пока тот остынет, широко открыв ярко накрашенные уста, полностью засунула шампур с мясом в свой глубокий резервуар. Через мгновение вытащила чистую деревянную палочку, успев при этом игриво посмотреть на свидетеля циркового номера с эротическим подтекстом. Только вот не знаю, прожевала ли моя героиня все шесть кусков мяса, такая могла и проглотить…
Я человек бывалый, полевой закалки, если надо, могу опроститься — без ножа и даже без вилки разделаться с мясом, но европейцам такие манеры были в диковинку. Похоже, они никогда не видели, как едят овощи руками, макают хлеб в общую тарелку с тхиной и хумусом, смачно чавкают, громко разговаривают с набитым ртом, а потом сосредоточенно публично выковыривают из зубов остатки пищи.
Если честно, я тоже не в восторге от этих диких манер и уже собрался уходить, как вдруг они запели псалом времён царя Давида. Кто-то приобнял меня за плечи, и я тоже запел вместе с ними любимую песенку йешиботников из Марьиной рощи.
«Ине ма тов, у-ма наим, шэвет ахим гам яхад» (как хорошо и как приятно сидеть братьям вместе).
И в этот момент меня пробило… я осознал, что не вежливо-чопорные европейцы мои братья, хотя мы одинаково держим нож в правой руке, а вилку в левой; читали одни книги. Но не они прикрывали меня в Марон-Аразе, Хевроне, Калькилии, не они сидели со мной в многочасовых засадах, ломали лепешку и делились последней сигаретой, а вот эти «варвары», над которыми я потешаюсь. Именно они рисковали собой, чтобы спасти меня, малознакомого человека. И не потому, что я им брат и со мной приятно сидеть. Они понимали, что мы — израильтяне, а значит, сегодня за одним столом, а завтра в одном окопе.
Если можно, пусть будет только сегодня и никогда не настанет завтра.