Мама устала. После обеда прилегла на тахту всего-то «на две минуточки» и сама не заметила, как уснула. Она лежала, как сломанная игрушка, в одном тапочке и старом халате и некрасиво дышала через рот, а Кай терпеливо сидел рядом и ждал, когда мама встанет и поведет его в спортивную секцию. За стеной плакала и причитала бабушка, и мальчик раздумывал, не выпустить ли ее из комнаты. Он знал, где лежит ключ, но боялся, что старушка уйдет из дома и заблудится, и опять, как в прошлый раз, придется бегать по всему поселку — ее искать.
А мама так устала…
Усталая, она всегда кричала на Кая, даже если он не делал ничего плохого. А еще у нее все валилось из рук, посуда сама собой билась на мелкие черепки, а вещи падали с полок и путались под ногами. Мама спотыкалась о них, злилась и кричала еще больше. Она проклинала весь белый свет, себя, бабушку, Кая и каких-то вовсе не известных мальчику людей, желая им поскорее оказаться в могиле. Затем принималась плакать, но не так, как бабушка, истерично и громко, а тихонько, будто обиженный ребенок.
Кай решил не будить маму, но и пропускать секцию не хотелось. Он пойдет один. Ну, а что? Он большой мальчик, семь лет — это не пять и даже не шесть. И дорогу запомнил. Все время прямо, по центральной улице, пока не выйдет из поселка, а там — через луг по краю леса. Но совсем недалеко, так что если вечером стоять к Шиффвайлеру спиной, прямо за последним домом, впереди будут видны огни Ландсвайлера-Редена — парящая в темноте мозаика окон и прямые, точно камыши, ярко-белые фонари. И наоборот. Выходя из Ландсвайлера, он увидит желтый скользящий свет, уютные, теплые улочки родного поселка, озаренные старомодными стеклянными лампионами.
Кай быстро собрал рюкзачок и отправился в путь. Навстречу ему попадались люди — знакомые и незнакомые — которые улыбались и приветливо кивали, удивляясь, что он идет один, без мамы, из Шиффвайлера в Ландсвайлер-Реден. Кай даже немного гордился собой.
В спортивной секции ему нравилось. Ничего особенного: бег, прыжки, игра в эстафету, но ребята — ровесники Кая или на год-два постарше — прекрасно к нему относились. Дружные и веселые, они все время придумывали что-нибудь эдакое. Вот как сегодня. Один из старших мальчиков — Андреас — учил других стоять на голове. У некоторых получалось, но Кай все время падал, даже если прислонялся к шведской стенке. Ему было неудобно и жестко и ноги все время перевешивали.
— А зачем это нужно? — спросил он Андреаса, когда после занятий они переоделись и вышли на улицу.
— Что?
— Ну на голове стоять.
— А, это, — Андреас смущенно поскреб подбородок. — Знаешь, моя бабушка говорила, что наш мир уже давно поставлен с ног на голову. Поэтому в нем многое неправильно, плохо. А когда ты встаешь на голову, мир переворачивается обратно и все становится, как надо.
— А моя бабушка болеет, — сказал Кай. — Раньше она и готовила, и пуговицы пришивала, и сказки рассказывала — все умела. А после инсульта никого не узнает. Только и делает, что плачет, и бродит ночами по дому, и пачкает стены какашками. Совсем от нее покоя нет, ни мне, ни маме. Как маленький ребенок стала. Мы с мамой уже с ног сбились. Иногда ничего, а бывает, когда у нее плохой день — тогда я даже уроки делать не успеваю.
— Даа… делааа… — серьезно протянул Андреас. — А папа что?
— Папа?
— Ну помогает с бабушкой?
Кай опустил голову.
— Мой папа — моряк. Так говорит мама. Я его видел так давно, что совсем не помню. А может, и не видел никогда. Может, и не было у меня никакого папы, а мама просто не хочет меня расстраивать. Она никогда о нем не рассказывает, только если я спрашиваю. Раньше я верил ей, а сейчас даже не знаю.
Пока мальчики стояли и разговаривали, небо из темно-лилового сделалось аспидно-серым, и над их головами, заглушая первые робкие звезды, вспыхнул белый фонарь.
— Ладно, я пошел, — поежился Андреас. — Ты все-таки попробуй это упражнение. Вдруг поможет.
— Как это может помочь?
Андреас пожал плечами.
— Мало ли как. В опрокинутый мир ты, значит, не веришь?
— Не-а.
— Я тоже, если честно, не очень. Но все-таки, что-то в этом есть. В смысле помощи. Ладно, попробую объяснить по-другому. Ты вот с бабушкой в церковь когда-нибудь ходил? Ставил свечку?
— Ну.
— И помогало?
— Наверное.
— А почему? По-твоему, Богу нужны наши свечки или еще какие-то предметы? У него же и так все есть, что ему нужно. А может, Богу все равно — свечка, или стойка на голове, или прыжок с парашютом, или вот… букетик для мамы… главное, чтобы ты, когда что-то делаешь, о нем подумал? Ведь может так быть?
— Наверное, ты прав, — согласился Кай.
Мальчики расстались и отправились по домам. Андреас жил напротив спортивной школы, и мама уже махала ему из окна. Кай грустно посмотрел вслед приятелю и, подхватив свой рюкзачок, свернул на проселочную дорогу.
За линией фонарей темнота стала гуще, бархатнее, и в ней прорезались зеленоватые искры светлячков. Идти через луг не было страшно, потому что земля сияла. Миллиарды светоносных насекомых сидели в траве, выползали на обочину, огненными мошками суетились в воздухе. Днем — неприметные букашки, ночью они сотворили лучезарную сказку. Кай точно ступал по звездному небу, а когда поднял взгляд, увидел, что и звезды, кружатся, как светлячки.
И тогда он, очарованный бесконечным хороводом света, испытал удивительную легкость во всем теле. Ему захотелось встать на голову, как учил Андреас — прямо здесь, посреди пустой дороги. Так он и сделал — и, о чудо, не упал, а словно уперся ногами в небесную твердь. Иллюзия казалась настолько реальной, что Кай чувствовал травинку, попавшую ему под брючину. Чувствовал мелкие камушки под подошвами кроссовок. Его спутанные вихры шевелил ночной ветер. Мальчик стоял, и под ногами у него расстилалось небо, полное огней, а под головой мерцала земля.
Или наоборот? Под ногами, в черной небесной траве, копошились звезды-светлячки, а над головой летали светлячки-звезды.
Сила тяжести исчезла. Мысли, тревоги, сомнения испарились, как вода с горячей плиты.
Верх и низ поменялись местами. Несколько долгих минут Кай висел в пустоте, пока не начал различать под ногами контуры тропинки. Нет, он не думал о Боге. Он ощущал его в каждом светлячке, в каждой звезде, в каждом глотке холодного ночного воздуха. Осторожно, точно балансируя на канате, мальчик сделал шаг… второй. «Я иду по небу», — сказал он себе. Но все вокруг казалось привычным — светящийся луг, дорога, темные контуры деревьев вдали. Не заснул ли он, когда стоял на голове? Не упал ли во сне?
«Да что я тут время теряю? — вскинулся Кай и припустился бегом. — Дома мама волнуется. Наверное, ищет меня. Она же не знает, что я один пошел на секцию».
Он радовался, что сумел выполнить упражнение, и представлял, как завтра похвалится перед Андреасом. А где-то в глубине сознания — почти на грани различимости — тонкая, как ниточка, билась мысль: «Это может помочь».
Дом выступил из тени, обвитый двумя кустами плетистых роз. Дверь приоткрылась, и на крыльцо пролился электрический свет. Из щели потянуло знакомым ароматом булочек с корицей — до болезни их часто пекла бабушка. А вот и она сама — вытирает запачканные тестом руки о передник.
— Кай! Господи, где ты был?
— Бабуля, тебе лучше? — спросил он недоверчиво.
— Кай, иди скорее сюда, — прокричала мама из глубины дома. — У нас гости!
Он скинул в прихожей кроссовки и устремился на кухню. Из-за стола, накрытого к чаю, поднимался высокий мужчина в форме военного моряка.
— Ну что, сынок, — прогудел он неожиданно сочным басом, протягивая мальчику широкую ладонь. — Давай знакомиться!