Если проснуться очень рано и весь день мотаться по городу в делах и заботах, то к вечеру у вас накопится не только усталость, но и несколько занятных историй.
Например, в понедельник я встала ни свет, ни заря, и, соответственно, мне есть что рассказать.

Малый проспект Петроградской стороны. Возле арки одного из домов стоят бабушка и внук. Внуку лет пять, он канючит:
— Бабушка, ну купи мороженое, ну пожалуйста!
— Егорушка, нет, — отвечает бабушка. — Ты только что переболел ангиной, тебе ни в коем случае нельзя мороженое.
— Ну пожалуйста, я буду есть маленькими кусочками! — ноет Егорушка.
— Не ной, никакого мороженого, — бабушка непреклонна, как скала Кабо Жирао. — Дедушка пошёл за тортиком, сейчас принесёт и мы пойдём домой.
Заходим в арку перекурить. У стеночки стоит пожилой мужчина, в одной руке у него тортик, в другой — эскимо. И он ест это эскимо с таким нескрываемым удовольствием, что вот-вот замурлычет. Доел, старательно облизал палочку, сунул её в карман, вышел из арки на улицу и бодро произнёс:
— Ну, торт я купил, пошли домой.

Кондратьевский проспект. Собираюсь переходить дорогу, стою перед «зеброй» у светофора. Ещё человек семь рядом со мной, среди них — совершенно прелестная старушка.
Знаете, когда я слышу определение «старая петербурженка», в моей голове рисуется именно такой образ: строгое тёмно-синее платье, освежённое белым кружевным воротничком и крупной брошью, классические чёрные туфли — явно очень мягкие и удобные, возможно, ортопедические, но весьма элегантные, на маленьком каблучке. И шляпка! Без шляпки образ был бы незавершённым, в этой шляпке — весь цимес, ибо это не просто панама или шляпмомпон, а изящная кокетливая штучка приглушённо-кораллового цвета с лёгким намёком на вуаль. На согнутой в локте руке висит соломенная сумка-трапеция, на поводке — пушистый рыжий шпиц. И осанка. Рядом с такими старушками невозможно стоять расслабленно: спина сама собой выпрямляется, плечи расправляются, живот втягивается и грудь приподнимается.
Ей лет восемьдесят, не меньше, и она не пытается это скрывать. Она не из тех, кто будет говорить своим соседкам во дворе: «Ах, мне никто не даёт больше пятидесяти пяти» или «Ах, нас с внучкой все принимают за сестёр». Ничего подобного. Это не молодящаяся старуха, это женщина, умеющая хорошо выглядеть в свои восемьдесят.
Её нельзя назвать красивой — она и в молодости, наверняка, не была писаной красавицей: глаза посажены слишком близко, крупный нос, подбородок словно срезан. Да и фигура несколько непропорциональна: ноги коротковаты и слегка «колесом», хотя длина платья подобрана правильно и скрывает этот недостаток. Но она изумительно хороша, от неё невозможно отвести взгляд. Такая эталонная леди без малейших признаков вульгарности, она одинаково релевантно будет смотреться и на приёме у английской королевы, и в очереди к кассе в какой-нибудь «Пятёрочке».
Мне кажется, у неё дома обязательно есть торшер, а рядом с ним — удобное кресло. Она сидит в этом кресле вечерами и читает французские романы в оригинале. И вяжет крючком круглые салфеточки. Эти салфеточки у неё везде: на столе, на прикроватной тумбочке, на телевизоре, на большой деревянной хлебнице (ну наверняка у неё есть большая деревянная хлебница и она держит там буханку бородинского и нарезной батон). Периодически она отрывается от вязания, чтоб сказать своей собачке:
— Джонни, не шали.
По субботам она печёт пирожки и заваривает хороший крупнолистовой чай, ожидая в гости детей и внуков, а по воскресеньям ездит на Красненькое кладбище к мужу — отставному полковнику, а может, портному или музыканту. Изредка посещает капеллу и ходит в гости к подруге, Тамаре Ивановне, прихватив с собой баночку собственоручно сваренного варенья из крыжовника, выращенного на своих шести сотках.
Жизнь её размеренна и нетороплива, она избегает склок, скандалов и сплетен, оттого соседки по коммуналке её недолюбливают и считают чудаковатой и скучной.
Если бы я была художником, я бы непременно её нарисовала. Но я не художник, поэтому просто любовалась ею те полторы-две минуты, которые мы случайно провели рядом, стоя возле светофора, и рисовала в своём воображении картины из её жизни.
И тут позади нас раздался громкий звук: «джшшш!» — парень лет двадцати бодро подхъехал к переходу на велосипеде и резко затормозил. Все стоявшие рядом люди от неожиданности подпрыгнули и отскочили в сторону, в том числе и я. Не шелохнулась только старушка в шляпке. Она медленно развернулась всем корпусом в сторону велосипедиста, посмотрела на него поверх очков и вежливо поинтересовалась:
— Вы дэбил?

Вечер, Приморский парк Победы. Гуляем с мужем рядом с фонтаном — там, где раньше стояла ваза.
Мальчишка лет пяти гонялся вокруг фонтана на самокате, периодически останавливаясь и с тоской и завистью поглядывая в сторону аттракционов. Потом подъехал к стоящему в сторонке отцу, втыкающему в смартфон, и, очевидно, не в первый уже раз, завёл песню:
— Па-а-ап, давай прокатимся на горке, ну па-а-ап…
Папа, не отрываясь от смартфона:
— Потом до утра штаны обкаканные стирать?
Сын:
— Да пап, я не испугаюсь, честное слово!
Папа, по-прежнему глядя в экран:
— Да не о тебе и речь.