нам делали манту, и мы его мочили,
опасливо, тайком, эксперимента для.
мы вырастали в то, чему нас научили
от жвачек вкладыши и черная земля,

всосавшая в себя бессмысленные трупы
начала девяностых, мы росли на них,
как хищные цветы, ноктюрны в ржавых трубах,
как спорынья на ржи, как вольный белый стих.

и выросли для войн — вот орден, вот и крестик,
мы соль земли, и мы — ее же перегной.
храни же нас, Господь, в сухом прохладном месте
в коробке с прочей оловянной солдатней.

Настя живет в квартире с черными стенами. Настя солдат, боец, ничего не боится. Осень. Голые ветки по небу — венами. В листьях, упавших в лужи, чудятся лица — тех, позабытых. Впрочем, это неважно. Настя боец. Каждый день — как за линию фронта. Впрочем, ей никогда ничего не страшно, времени просто нет пожалеть о ком-то.
Осень. На улице сумерки, холодно, сыро. Вечером Настя приходит в свою квартиру. Там из черных стен цветы вырастают, тычутся в руки ее, как слепые котята. Черные тени медленно, медленно тают. Место ее не пусто, но свято, свято.
Где-то, когда мир не будет линией фронта, там, вдалеке — маячит у горизонта теплое солнце медовое, бабочки между вишен, сын с глазами отца — и отец его с ласковыми руками. Там, где Настино сердце — не хрупкий камень, горный хрусталь — там собственный смех ей слышен.
Будет очаг и варенье из горных ягод. Будут сны янтарные, золотые. Сердца живого живая теплая мякоть спит, укрывшись от снега, но вздрагивает впервые.

И приходят они из жёлтого невыносимого света,
Открывают тушёнку, стол застилают газетой,
Пьют они под свечами каштанов, под липами молодыми,
Говорят сегодня с живыми, ходят с живыми.

И у молодого зеленоглазого капитана
Голова седая, и падают листья каштана
На его красивые новенькие погоны,
На рукав его формы, новенькой да зелёной.

И давно ему так не пилось, и давно не пелось.
А от водки тепло, и расходится омертвелость,
Он сегодня на день вернулся с войны с друзьями,
Пусть сегодня будет тепло, и сыто, и пьяно.
… показать весь текст …