Вставали рано, а ложились поздно. Он говорил ей: «Скоро будет лето,
уедем к черту в глушь смотреть на звёзды,
и даже без обратного билета.
Сорвёмся в „далеко“ — бежать от тучи
и не успеть. Дремать на сеновале.
Варить компот.
Вернёмся, как наскучит, хотя я в этом сильно сомневаюсь.
Ори с котами песни во всё горло — никто не посчитает за дебила».
Он говорил — она любила город.
Но и его, естественно, любила,
поэтому и слушала вполуха, снимая с кофе бархатные пенки.
Купили дом — не дом, а развалюху
с дырявой крышей. Сущие копейки.
Поехали. Оставили квартиру на попечение бдительной соседке.
Такое солнце в пятницу светило,
лучи сочились прямо через сетку.
И отчего-то улыбались люди.
И потерялась в рюкзаке заколка.
Он говорил ей: «То ли ещё будет».
Она считала — это ненадолго,
мгновение от выдоха до вдоха,
залечь в себя, пережидая бури.
А оказалось — там совсем неплохо: подкрасить, подлатать, подштукатурить,
и можно жить, и чуду дать случиться
под шепот ветра, сказки домового.
Вставали рано — спать мешали птицы. Ложились поздно — не давали снова
ватаги соловьиных новобранцев.
Другого шума не было, что странно.
И дом им так понравиться старался,
что выгнал и мышей, и тараканов метёлкой, смехом, кистью виноградной красиво и с изяществом владея.
Он говорил: «Решай, пора обратно?»
Она: «Да нет, давай ещё неделю».
Такой туман во вторник плыл молочный — жалели, что не видно звездопада.
Но дом был счастлив, абсолютно точно.
Ну много ли домам для счастья надо?
Цвели бы груши, яблони, черешни,
пеклись бы пироги и пахло б щами.
Молчали грустно, уезжали в спешке.
Он говорил: «Мы быстро, обещаем».
И вот апрель. И на краю планеты
дом протирает чашки, ложки, блюдца
и вспоминает — скоро будет лето.
А будет лето — и они вернутся.