Мама пишет: «А вот это же был мой банк». Какой банк, о чём ты, мама? «Там, где больше всего сегодня в Донецке людей погибло, — рядом с банком, куда я ходила за пенсией». Это пишет мама, которая пережила уже ленинградскую блокаду, потом вот это всё в Донецке — немного слишком для одного поколения, не правда ли? «Я знаю, что такое „Точка-У“. Однажды она в 2015-м разорвалась километрах в десяти, я скатилась с дивана, и весь дом шатало». —  Рифма с Ленинградом: «Эта сторона улицы опасна при артобстреле». Это предыдущее поколение русских женщин пишет и говорит. Которые такое видели в своей жизни — ни один Роднянский не снимет с Бекмамбетовым.

А в параллельном интернетике героиней называют сбрендившую редакторку с плакатиком на корявом английском.

«А я 19-го везу гуманитарку», — пишет мне девушка двадцати с небольшим по имени Саша. А уже знаете куда? «Донецк, потом под Мариуполь. Бегаю закупаю жгуты и кровостопы. Просто поняла, что не могу сидеть тут и не делать ничего».
Ну не всем же бегать по студии Первого с плакатиком.

«Реально уже невозможно терпеть этот е. ный инфантилизм. Аватарки, плакатики. …там как раз в Донецке мирных положили. Самое время просто. Но акт гражданского мужества — тёлка на Первом канале. Это просто…»
Ну так уже в Die Welt читатели пишут о «трагической судьбе мужественной женщины в путинской России».
«Ага, штраф 30 тыс. рублей — трагическая судьба», — пишет мне девушка Саша, которая повезёт гуманитарку через пять дней тем, у кого реально трагическая судьба.

Три женщины в одном сюжете. Вдова морского офицера. Просто девушка Саша. И «тёлка с плакатиком». Вывода в стиле школьного сочинения не будет.

Будет холодная русская ярость.