Исповедь палача

Конечно, я служил не идеально,
Но зря Хрущёв меня отправил на покой,
Ведь меру высшую защиты социальной
Я исполнял недрогнувшей рукой.
Не раз меня ночами поднимали,
Не раз по зорьке шёл я в коридор.
Великий вождь, родной товарищ Сталин
Со мною вёл душевный разговор.
Я исполнял их снегом талым,
И в зной палящий исполнял,
Однажды сам Лаврентий Палыч
Путёвкой в Сочи награждал.
Я исполнял их в Каракумах,
И в Забайкалье исполнял,
Герой войны товарищ Абакумов
Мне орден Ленина вручал.
Война застала возле Армавира —
Там чистили партийный аппарат.
Страна нас бросила на дезертиров:
По 9 грамм на душу аккурат.
Предателей стреляют и поныне.
Работа сумасшедшая. Дурдом.
Но тяжелее службы, чем в Катыни,
Не правилось ни «после» и не «до».
Победа выше Совнаркома,
А Совнарком не догонял,
Что у неправильных наркомов
Всегда неправильный финал.
Я знал его, он пил и жил распутно,
Но есть предел, и как-то раз под Новый год
Во дворике, естественно под утро,
Пустил я эту «вражину» в расход.
Все вкривь и вкось пошло с того затылка,
Стал плохо спать, отёки на лице,
А в нашем деле лишняя бутылка
Мешает точно выставить прицел.
Расстрел — не детская забава.
Напряг до колик в животе.
На промах не имеем права —
Врачам большая канитель.
Пришёл черёд товарища Серова
Погреться на Лефортовском очке,
Дела мои пошли совсем херово —
Подрагивать стал палец на крючке.
И вот однажды в дверь мне постучали,
Родной такой НКВДешный стук.
Не ощутил ни страха, ни печали —
Моей профессии не свойственен испуг.
Хвала хрустящей гимнастёрке,
Ура — скрипящим сапогам,
Смерть на истории задворках
Народа нашего врагам.
Пока ломились, взял на грудь полбанки,
Вошли, а я не мёртвый ни живой,
Но после месяца допросов на Лубянке
Отпущен был коллегами домой.
Вообще-то отпустить могли бы сразу,
Я жил по правде, жил не на бегу.
Я просто честно выполнял приказы…
Я и сейчас исполнить их могу.