Когда-то она была богата. Кутила-муж растранжирил ее имение и умер. Она с мальчиком осталась нищей. Поселилась в уездном городе, ходила по стиркам. Жила в бывшем свином хлеве — обмазала его глиной, чугунная печка.
Был канун рождества. Она побелила внутри хатку, зажгла перед образом лампадку. Вокруг образа приколола несколько еловых веток, к ним прикрепила пять копеечных восковых свечек, повесила два крымских яблока, три-четыре конфетки в ярких бумажках. Сейчас должен был прийти ее сын. Она зажгла свечи.
Сидела, смотрела, пригорюнившись, на убогую свою елку, вспоминала богатые елки собственного детства. А она вот что только может дать своему мальчику. И из глаз тихо капали слезы.
Мальчик воротился. Он катался сейчас на лыжах… Какие, впрочем, лыжи! Две дощечки от развалившейся бочки с веревочками для ног, прибитыми гвоздями.
Остановился мальчик на пороге и ахнул.
— Мамочка, ой! До чего же хорошо!
Скинул лыжи, заходил по комнате, оглядывал ярко-белые стены, ветки с лакомствами, огоньки лампадки и свечек. И глаза блестели ярче, чем свечки. И все повторял:
— Ой, мама! До чего же хорошо!
Наглядевшись, сел возле матери, облокотился о ее колено. Жевал яблоко. Вздохнул глубоко и сказал:
— Какие мы с тобой, мамочка, счастливые!
