У меня была женщина, в лучшие дни мы с ней ели изюм и рис,
Пили чай на балконе, и наши ладони летели синхронно вниз.
У неё было несколько белых футболок, в сумке — опиум, в сердце — дым.
И в апреле и мае меня под абайей она прятала от беды.

У меня была женщина, лучший психолог, и я — её падаван.
Все влюблённые города, самые гордые, ложились к ней на диван.
И она объясняла тихо и медленно, как диван превратить в кровать,
А влюблённые плакали, яркими лаками продолжая во тьме сверкать.

У меня была всего одна женщина за последние двадцать лет.
Остальные — девчонки. Мне путали чётки, тащили меня в «Лафайет».
И с такими девчонками только зачёркивать, повестью причитать.
Но, признаться по совести, кто эти повести будет потом читать?

То ли дело стихи о единственной женщине из золотых огней.
Я курю под колоннами, пальцы холодные напоминают о ней.
Я учусь не заматывать голову в куфию в месяц песчаных бурь.
Если впрок целоваться, злые пасьянсы сложатся как-нибудь.

Всё действительно просто: дети — святые, ложь побеждает смех,
А любую работу в ночь на субботу делать смертельный грех.
Кроме разве что молнию платья расстёгивать, медленно, с торжеством.
Моя новая женщина пахнет конфетами, виски и Рождеством.