Трагедия на Листвяжной — не только в том, что погибли рабочие и спасатели. Когда такое происходит, когда вдовеют жёны и сиротеют дети — это само по себе дико и ужасно.
Но есть у этой трагедии и второй слой, который придаёт ей оттенок безысходности. Это — поразительное безразличие самих людей к собственной жизни. Казалось бы: если каждый день, спускаясь в забой, ты рискуешь не вернуться, то чего тебе вообще бояться? Чего боишься потерять, если не боишься потерять саму жизнь? Почему не поднимаешься на борьбу?
Но люди с молчаливой покорностью идут на смерть, терпят, гибнут. Богатые мрази пересчитывают их угасшие жизни в дебет и кредит, а на место погибших молча встают новые отряды рабочих.

У диванных левых от всего этого очень бомбит. Они злятся на народ, который вновь оказался «не тот», не революционный, не боевой. Сидя за своими мониторами, они хотят узреть «железные батальоны пролетариата», а их всё нет. Поэтому рождаются злые, горькие, обидные слова в адрес этого самого народа.

Но то, что происходит, не исключительно. Напротив, эта молчаливая покорность заурядна. То же самое происходило с нашим народом и в XIX веке. Из поколения в поколение люди рождались и вырастали в муках, не видя радости и надежды, молчали и терпели, принимали свою судьбу и с таким же фатализмом сходили в могилу. Бог терпел и нам велел. Так было десятилетиями и даже веками.

Неправда, что народ «не тот». Он «тот», да и другого у нас нет. Победа возможна и путь к ней существует. Просто это очень долгий, страшный и тяжёлый путь. Не каждому под силу.