Эмма Моисеевна вздохнула и, тяжело поднявшись с кресла, открыла двери кладовки.
Весна на дворе, пришла пора разобрать скопленный за год хлам и выбросить ненужное.
В приготовленный мусорный мешок с безжалостной легкостью отправились старые резиновые сапоги, соломенная шляпка, пара матерчатых сумок, надтреснутый пластмассовый горшок для цветов и морально устаревшая настольная лампа с гнущейся во все стороны стойкой, на которой был закреплен металлический синий плафон.
Всё перечисленное добро давно не пользовалось владелицей и покорно ждало своего часа быть выкинутым на помойку.
Что-то ожидало своей минуты год, а что-то и добрых три.
Напоследок Эмма ещё раз окинула взглядом разобранную кладовку и внезапно нахмурилась.
Глаза наткнулись на квадратную коробку из крепкого пожелтевшего картона.
Женщине не нужно было заглядывать во внутрь, чтобы узнать что в ней хранилось.
Она знала это наверняка.
Коробка стояла в самом дальнем углу на верхней полке, заботливо прикрытая белой хлопчатобумажной наволочкой.
Эмма Моисеевна не прикасалась к бумажному ящику очень много времени.
Сколько конкретно?
Старушка пожала плечами.
Она уже и не помнила.
Знает только, что точно не заглядывала в неё последние лет пятнадцать.
Лишь изредка женщина стирала, а затем гладила наволочку и снова накрывала ею коробку, ни разу не открыв крышку и не заглянув во внутрь.
Эмма Моисеевна вышла из кладовки, вытащила мешок с ненужным хламом и закрыла за собой двери.
Вечером, переделав все дела и налив себе рюмочку отличного коньяка десятилетней выдержки, Эмма присела в свое любимое кресло и стала перебирать события ушедшего дня.
Перед глазами немедленно всплыла картонка под белой наволочкой.
Эту картинку женщина гнала прочь из своей памяти весь день, но почему-то именно сегодня, воспоминание не торопилось уходить и назойливо возвращалось снова и снова.
Раздраженно фыркнув и махом допив коньяк, Эмма Моисеевна отправилась в кровать.
Однако старой женщине не спалось и она ворочалась с боку на бок.
В голове назойливо играла знакомая мелодия, крутилась снова и снова, как заезженная пластинка.
Пластинки.
Именно с них все началось, с этих гадких пластинок.
С песен одной группы, которую она не любила и не понимала.
Ни тогда, ни сегодня…
В коробке, которая много лет жила в темной кладовке, хранилась коллекция виниловых пластинок в старых, пожелтевших от времени бумажных конвертах.
И на каждой из них крупными черными буквами было написано только одно слово «THE BEATLES».
Со своим мужем Вениамином Фридманом она познакомилась в институте.
Он учился на четвертом курсе, А Эмма на втором.
Вениамин был записным красавчиком и умницей, плюс комсоргом, а Эмма — обычной застенчивой девушкой с длинной рыжей косой толщиной с кулак.
Как потом говорил её Веня, именно эта коса и привлекала внимание молодого человека.
Уж больно густыми были волосы необыкновенного медного оттенка.
Сначала он просто приглядывался к студентке медвуза, а потом набрался храбрости пригласил её на танец, когда студенты праздновали Новый год в городском клубе.
К этому времени Эмма уже знала, что ее друг страстно увлечен английской группой с названием «Битлз».
Имея от рождения абсолютный слух, она искренне не понимала, как кому-то может нравится музыкальный ансамбль с названием, которое звучало крайне неблагозвучно.
Как-будто, человек собрался сказать что-то мягкое, певучее: «Бии…», но потом ему внезапно отрубали язык и он шепеляво заканчивал: «Тлз.»
Ко всему прочему, у Вениамина имелся друг Васька — меломан, съехавший с катушек на почве любви к ливерпульской четверке.
Друзья выискивали любую возможность, чтобы добыть новые пластинки с записями песен «Битлз» и слушали их с утра и до поздней ночи, по долгу обсуждая тонкости исполнения.
Вариантов добычи винилового счастья было два.
В первом случае, ребята обменивались пластинками с хорошими знакомыми, которым могли доверять — в сообществе битломанов многие знали друг друга в лицо.
Во втором, платили сумасшедшие деньги, дабы заполучить из-под полы заветный виниловый диск -в худшем случае выпущенный фабрикой «Мелодия», а в лучшем — фирменный, нелегально привезенный из-за границы.
Даже, пару раза смотались в Москву на «Горбушку», потому что цены за пластинку в Москве были в разы меньше, чем на Урале.
Вообще-то, это предприятие было достаточно рискованное
В Советском Союзе для студентов комсомольцев покупка тлетворной музыки могла закончится плачевно, вплоть до отчисления из вуза.
В семидесятом году случились сразу две свадьбы — Эммы с Вениамином и Васьки с его невестой Леной.
Друзья поселились неподалеку друг от друга, жили в соседних дворах и дружили семьями.
В тот же год, к ужасу парней, официально распался «Битлз».
А в семьдесят первом, в обеих семьях с разницей в один месяц, народилось по мальчику.
Вениамин, влюбленный в Пола Маккартни страстно мечтал назвать сына Полом.
Однако, с таким именем ребенка вряд ли зарегистрировали бы в Загсе, так как в Советском Союзе называть детей иностранными именами было не принято.
Поэтому официально младенца нарекли Павлом, но в семье его всегда называли Полом.
Васька же, был фанатом Джона Леннона.
Поэтому в свидетельстве о рождении его ребенок значился как Евгений (Женя), в то время как в миру он был исключительно Джоном.
Эмма долго не могла привыкнуть к тому, что вместо колыбельных Вениамин ставил маленькому Полу слушать пластинки битлов.
Муж часто смеялся, рассказывая Ваське, что из всей коллекции пластинок маленький Пол предпочитает слушать исключительно «Love songs», где собраны любовные песни группы и особенно хорошо засыпает под «Yesterday» и «Girl».
Эмму бесило, что если вдруг с кем-то заходил разговор о «Битлз» её муж сразу же забывал обо всем на свете — и о сыне, и о молодой жене, и о своих обязанностях.
Вениамин мог вернуться домой лишь под утро, всю ночь слушая пластинки в компании таких же чокнутых битломанов, как он сам.
Бывало, что в погоне за новой пластинкой Веня спускал на её покупку всю, только что полученную им зарплату и маленькая семья весь следующий месяц существовала лишь на скромную ставку детского педиатра Эммы.
В доме постоянно звучала музыка с песнями «Битлз», велись разговоры об исключительности ливерпульской четверки и о её феномене.
Со временем Эмма начала ненавидеть всё, что было с ней связанно.
Первого сентября семьдесят восьмого года Пол и Джон пошли в школу и все десять лет просидели за одной партой.
Практически сразу после окончания школы поздней осенью оба попали в призыв в армию и их, обритых наголо и с брезентовыми рюкзаками за спиной, провожали с железнодорожного вокзала.
Джона, в силу его роста и фактуры определили в десантные войска, а Пола в Москву- охранять Кремль.
Дружившие всю жизнь парни сделали невозможное и уговорили приемную комиссию дать им возможность служить вместе.
В результате воинский долг они отдавали в одной части и в одной роте.
А потом…
Потом мальчиков отправили в Афганистан.
Они подорвались в БТРе в апреле восемьдесят девятого, за месяц до начала вывода советских войск.
Хоронили их тоже вместе — в цинковых гробах в стенах родной школы.
Ни Эмме, ни Вене больше так и не удалось еще раз увидеть любимое лицо единственного сына.
Веня как-то сразу сник и резко постарел.
И перестал слушать свой любимый «Битлз».
В доме стало непривычно тихо и стало слышно как тикают ходики в настенных часах.
Первым не выдержал Васька, он умер от инфаркта через год.
Вениамин продержался семь лет.
Правда, в последний перед смертью год он стал снова слушать «Битлз», но только одну пластинку «Love songs».
Чаще всего звучали две песни — «Yesterday» и «Girl».
А потом Вени не стало.
После похорон Эмма Моисеевна собрала музыкальную коллекцию мужа в одну большую картонную коробку, закрыла ее крышкой, а сверху прикрыла старой наволочкой.
От пыли.
Периодически женщина наволочку стирала, затем гладила и снова застилала ею коробку.
Замуж она больше не выходила и всю оставшуюся жизнь прожила одна.
Старушка Фридман вряд ли бы смогла ответить на вопрос с какой целью двадцать пять лет хранила ненавистные старые пластинки в глубине темной кладовки.
Эмма Моисеевна ещё долго ворочалась в постели и никак не могла уснуть.
Где-то в темноте комнаты с портретов, висящих на стене, на нее смотрели вечно молодые Вениамин и Пол.
За окном начало светать.
Эмма присела на кровати, затем решительно нащупала ногами тапочки и поднялась.
Прошла в гостиную и включила светильник, висящий между креслом и комодом, на котором стоял старенький проигрыватель мужа.
Открыла двери в кладовку и нерешительно замерла на пороге.
Затем, подошла к полкам и приподнявшись на цыпочках, достала коробку.
Охнула под ее тяжестью, когда ставила на пол.
Скинула наволочку, сняла крышку.
Перебирая непослушными пальцами пожелтевшие от времени конверты пластинок, нашла нужный.
Квадратный белый конверт с горизонтальным коричневым овалом посредине.
Четыре мужских графичных лица.
Надпись на английском.
Не закрывая двери кладовки, неторопливо вернулась в гостиную.
Включила проигрыватель.
Внимательно прочитав название песен на пластинке, поставила ее нужной стороной кверху.
Опустила на винил лапку с иглой.
Присев в глубокое кресло, плеснула в стакан коньяка и сделала небольшой глоток.
Почувствовала, как тепло разливается в груди, в которой всё медленнее стучало её собственное сердце.
Под его затихающий ритм, как и много лет назад —
она снова слушала до боли знакомые слова:
«Yesterday, all my troubles seemed so far away
Now it looks as though they’re here to stay
Oh, I believe in yesterday …»