Дядю Марика помните? Ну, из нашего двора мужик. Толстый такой. Он еще пункт приема вторсырья держал под мостом Коцебу. Хорошее место. И рядом с домом. Наверху гастроном «Темп», где завсегда портвейн для ханыг имеется. А откуда у ханыг деньги на портюшу? Что-то из дома вынесут, что-то украдут и к Марику… Хорошие вещи, кстати, попадались. Я сам слышал, как дядя Марик Герцену хвастал. Но Герцен сплюнул и ушел.
А прямо напротив пункта вторсырья на всю голову секретный завод по производству конденсаторов для военной промышленности, точнее радиолокационных станций М-80. Кто бракованные конденсаторы в авоське притащит, кто еще что-то ценное. Бутылки, опять же, после футбола мальчишки несли…
Нет, определенно хорошее место. Не бедствовал дядя Марик, ох, не бедствовал. С другой стороны и не жался, когда надо было бутылку поставить или там на что-то дворовое скинуться.
И представьте, была у такого вот дяди Марика мечта. Заветная-презаветная — пункт вторсырья напротив Нового базара. Но не один он такой мечтательный. Место занято было. И серьезным человеком. Не подвинешь. Но подвинули. На семь лет с конфискацией. Он с тамошним начальником милиции что-то не поделил. Вернее, говорят, поделил, но неправильно. Бывает…
Прознав про это, дядя Марик порысачил к начальнику всех пунктов товарищу Карапетяненко Тарасу Варшаковичу. Мол, назначь в должность, а я не поскуплюсь. И десятки золотые с портретом покойного царя Николая показывает. Карапетяненко как десятки увидел, в лице поменялся, мука тяжкая на лице отразилась, но все-таки молвил, страдая:
— Не могу! Понимаешь, не могу!
— Почему? — взрыдал дядя Марик.
— Ты не член КПСС! А эту должность может занять только коммунист!
Вот так… Вот, только так мечта сталкивается с реальностью. И кто кого. Обычно страдает мечта. Но не на того эта реальность напала. Так что, реальность поежилась и отступила. Но это было потом, а сперва… Нет, надо обо всем по порядку.
А порядок был такой. Взял дядя Марик бутылку столичной, зубровки тоже бутылку и, для надежности, еще и бутылку коньяка дагестанского о трех звездах и пошел к участковому Гениталенко. Другу, между прочим. Ясное дело, партийному. Пришел не один, а с вопросом:
— Ваня! Что нужно сделать, чтоб вступить в вашу партию!
— Ты? В нашу партию? Да как у тебя язык не отсох сказать такое! Ты мне друг, но если еще такое услышу, морду набью. Причем, тщательно.
И принялся грехи дяди Марика перед народом, законом и, стало быть, партией перечислять. И выходило, что гореть Марику не только на работе, но и в аду.
Тогда дядя Марик вынул столичную. Молча. Но с достоинством. И поставил на стол.
Замолк и Гениталенко. С одной стороны взятка. А с другой — бутылка. А бутылка — это не взятка, а угощение. Вот он, Гениталенко, вчера Марику полный кулак семечек отсыпал, угостил, а сегодня Марик угощает. И что в этом такого?
Крутанул он бутылку, пошли бульбочки винтом. Разлили по полстакана, выпили… Посмотрел участковый в честные глаза дяди Марика и стыдно ему стало, что обидел он друга словом плохим. А Марик, как чувствовал, по второй льет и, что на него не похоже, молчит. Слова не молвил. Ни одного. И после третьей смолчал.
Тогда тоска товарища Гениталенко объяла. Тем более, что водка закончилась. Но на помощь пришли бык горбатый с этикетки и друг настоящий Марик. Тоска отступила, но за дело взялась совесть.
— Ты прости меня, Марк! Не в настроении был… Так что ты хотел.
— Хотел и хочу в партию вступить. Светлое будущее строить вместе с тобой и другими дорогими товарищами!
— Нужны рекомендации от двух членов КПСС… — начал сержант. - Но кто ж тебе их даст, дружище?
Повисла недобрая тишина. Но не надолго. Чуть слышно звякнуло стекло о стекло и, простите за рифму, что-то в стаканы потекло.
— Ну, одну ты мне дашь… — начал, было дядя Марик.
— Я? Фронтовик! Тебе, тыловой крысе? Где ты был в сорок первом?
— На фронте… — удивился Марик. — Как все… И медали есть… За Севастополь. И «За отвагу»…
Пораженный Гениталенко открыл рот и в него полилась зубровка. Но и она сержанта не успокоила.
— Так как ты — фронтовик! — ворюгой стал? И сообщником! Краденный металл принимаешь! А еще в партию лезешь!
— А куда мне деваться было? Тебя в участковые взяли. А меня никуда. Безродный я, а медали мои купленные. Только в торговлю и дорога. А там делись, делись. И надо иметь, чем делиться… Кстати, ты тоже сообщник! Водку пьешь? Мою! А штрафы без квитанций куда идут?
— Не мне! — запротестовал Гениталенко. И тут же поправился: — Мне чуть-чуть…
— А кому, спрашивается?
— Начальнику… Согласно плана…
— План?
— Конечно. Все несут. И я. А начальник еще выше несет…
Огорчился Гениталенко. Хотел нервы успокоить, но и зубровка закончилась. Хоть плачь, хоть кричи. И закричал сержант:
— Воли мне, воли!
Воли не было. Не предполагалась воля. Но был друг. И он понимал. Короче, зажглись три звезды дагестанские и отразились в стаканах, наполовину наполненных коньяком. И понял участковый, что верней, чем Марик, у партии члена не будет, о чем и попытался сообщить, но с членом что-то запутался. И перестал.
Но и Марик понял, что ему и нафиг не нужна эта партия. О чем и сообщил конфиденциально. Но громко.
И наступило понимание. А за ним и песня. Она заполнила комнату. Потом вырвалась вместе с табачным дымом в открытую форточку. А оттуда неслось:
Союз нерушимый
В штанах.
Республик свободных
Без штанов.
Сплотила навеки
В штанах.
Великая Русь
Без штанов…
Их голоса сплетались и расплетались. Пели с душой. Вместе. И каждый о своем. Прохожие, заслышав песню, переходили на другую сторону, трусливо оглядываясь на оплот социалистической законности — опорный пункт милиции.