Легко — почти невесомо — бреду взволнованно по заснеженному Октябрю белыми орнаментами троп и оставляю на них отпечатки подошв, не приснившихся фантастических снов и не родившихся философских мыслей.
Иду и дыханием своим ловлю дыхание Октября: то снежно-свежее, то морозно-бодрящее, то оптимистично-печальное или тягостно-весёлое.
Всего в его дыхании поровну, оно бусинами нанизано на бесконечно-долгую нить дней. Первый не похож на следующий, как стремительно и мчащийся бурный поток с гор, когда маленькие робкие ручейки пробиваются через ледники и соединяются у подножия в широкую гордую медленную реку, сравнимую с неспешной поступью повидавшего и испытавшего много чего в жизни человека, на голове которого каждый седой волос — отметина за каждый прожитый интересно день. Даже в том редком случае, когда ничего не происходит.
Октябрь бел, как одуванчик: тучи с неба просыпают жемчуг снега, покрывая искрящимися кристаллами землю, сухую траву, голые ветви, холмы и долины.
Налетает ветер и это удивительное снежное украшение с печальным звоном ссыпается куда-то туда, где скрылся август в расшитой рубахе и сентябрь в золотой парчовой блузе.
Печальный звон Октября разносится повсюду: меланхолично поют бемоли листьев и с наигранной весёлостью рассыпаются диезы хвои.
Слышу ли это я один? Или эта восторженная музыка осенней увертюры в мастерском исполнении Октября предназначена для всех, но не все её внемлют? Этой фонтанирующей грустью радости Бытия?
Оставляя за собой следы подошв, не приснившихся загадочных снов и не родившихся рутинных мыслей, легко скольжу заснеженными тропами Октября. Над моею головой, где-то там, в космическом отдалении от нашей планеты тоже кто-то снежной осенью прогуливается заснеженными тропами и над его головой холодный бриз Октября колдует над беззащитно-нагими ветвями крон и с них летят запоздало, тронутые снега сединой, то золотые бемоли листьев, то серебряные диезы хвои. Зависнув где-то на полпути между мирами, они превращаются в загадочную песню, исполняемую Октябрём…