Его друзья — Пастернак, Маршак, Раневская — называли его чародеем и кудесником за его феноменальный талант. О чем бы он ни говорил — о симфониях Танеева, поэзии Лермонтова или исторических загадках — это было увлекательно и смешно.
Блистательный рассказчик, мастер импровизаций, доктор наук и народный артист в одном лице — Ираклия Андроникова обожал весь Советский Союз.
«Кушай, мой миленький, кушай. Чаю хочешь еще? Ты не стесняйся. Тебя звать-то как? Ираклий? Это кто ж тебе имя такое дал? Мама? А по батюшке тебя как величают-то? Как? Алу… Басар… Луарсаб?
Господи, чего это она так постаралась! И не запомнишь», — вздыхала тетка Алексея Николаевича Толстого, угощая чаем молодого парнишку, который недавно приехал в Москву из Тбилиси и ожидал знаменитого писателя у него дома. Об этом много позже вспоминал в своей книге сам парнишка, имя которого на первых порах не каждый мог запомнить, но высочайшая популярность и признание которого в скором времени уже ни у кого не требовали пояснений.
Таких людей, как он, называли «ходячей энциклопедией». Он был единственным в стране и доктором филологических наук, и народным артистом СССР. А среди его почитателей и друзей были Алексей Толстой, Борис Пастернак, Самуил Маршак, Юрий Тынянов, Фаина Раневская, Соломон Михоэлс, Вениамин Каверин и многие другие. К этому добавлялась воистину всесоюзная любовь простых советских граждан.
«Читает и рассказывает Ираклий Андроников», — эти слова дикторов моментально собирали вокруг радиоприемников, а позже и «голубых экранов», людей разных возрастов. Они восхищенно внимали каждому слову этого великого исследователя и мастера публицистики.
О мастерстве подачи информации и непревзойденном даре перевоплощения Андроникова — причем, не по заученным сюжетам и сценам, а в рамках импровизаций — ходили легенды. Эти легенды и вырисовывали образ одного из самых узнаваемых людей своего времени.
«Интеллигентный человек начинается там, где кончается пятый пункт…» — говорил Ираклий Андроников во времена, когда говорить об этом не решались другие.
Долгое время считалось, что по этому пункту Андроников был грузином, ведь говорить о еврейских корнях во времена ярого антисемитизма было «неприлично». Вместе с тем это был редкостный сплав генетических основ — на становление выдающейся личности влияние оказали и грузинские, и еврейские семьи, в которых он воспитывался.
Ираклий Андроников родился 28 сентября 1908 года в Петербурге, где в то время учился в университете на юридическом факультете его отец — будущий успешный столичный адвокат Луарсаб Николаевич Андроникашвили, который происходил из знаменитого в Грузии дворянского рода.
В 1917 году Временным правительством отец юного Ираклия даже был назначен секретарём уголовного департамента Сената. Большую часть детства Ираклий провел в Тбилиси — и позже он очень часто бывал в Грузии, писал о грузинских писателях, музыкантах, художниках, ну и конечно же, о грузинской теме в творчестве Лермонтова. Андроников — один из крупнейших исследователей творчества Лермонтова.
А вот мама Ираклия — Екатерина Яковлевна Гуревич — происходила из известной еврейской семьи, которая внесла заметный вклад в просвещение и культуру России. Ее отец, дедушка Ираклия, Яков Григорьевич Гуревич, выпускник историко-филологического факультета Петербургского университета, был одним из основателей знаменитых Бестужевских курсов. В 1883 году он открыл в столице России частную гимназию «реальное училище Я.Г. Гуревича», которое окончили многие в будущем выдающиеся люди. Он же был и автором десятков фундаментальных трудов и учебников по истории, основателем и первым редактором журнала «Русская школа». Известными писателями и общественными деятелями были также дядя и тетя Андроникова по материнской линии. И они принимали активное участие в воспитании племянника.
Если же быть последовательным, то из Петербурга в 1918 году семья переехала в небольшую деревню под Тулой. Туда, в Высший педагогический институт, был приглашен читать курс истории философии отец Андроникова. Через три года семья переехала в Тбилиси, а тогда Тифлис.
«Дом наш был всегда полон, — вспоминал Андроников. — Писатели, режиссеры, актеры, художники, музыканты, юристы, ученые; кто только ни бывал здесь — Тициан Табидзе, Паоло Яшвили, Котэ Марджанишвили, Сандро Ахметели, приезжие из Москвы и из Ленинграда. Разумеется, в этой среде моя природная склонность к литературе, искусству, к наукам гуманитарным получала подтверждение и крепла».
После окончания школы в Тифлисе в 1925-м Андроников поступил на историко-филологический факультет Ленинградского университета и одновременно на словесное отделение Института истории искусств. Он окончил университет в 1930 году, получив диплом литработника с журнально-газетным уклоном. Правда, как утверждал сам Ираклий Луарсабович, он мечтал посвятить свою жизнь музыке, но природная застенчивость юношеской поры не дала возможности признаться в этом родителям и, в первую очередь, самому себе. Но вот ценителем музыки он оставался всегда, а одно время и выступал лектором Ленинградской филармонии, что, учитывая всё ту же стеснительность, далось ему очень нелегко.
С целью совладать с волнением перед первым выступлением ходил он даже к доктору-гипнотизеру. Впрочем, от гипноза последний его отговорил — просто выслушал речь, подготовленную к выступлению. С этой речью, посвященной симфонии Сергея Танеева, Андроников и вышел затем на сцену филармонии.
Позже по мотивам этого выступления он будет исполнять зарисовку «Первый раз на сцене». Кто слышал — навряд ли сдержал слезы от смеха. Выступление для лектора прошло как в тумане. И когда он спросил, как все прошло, то услышал в ответ: «Конечно, теоретически можно допустить, что бывает и хуже. Но ты должен гордиться тем, что покуда гаже ничего еще не бывало.
Зал, в котором концертировали Михаил Глинка и Петр Чайковский, Гектор Берлиоз и Франц Лист, — этот зал не помнит подобного представления. Мне жаль не тебя. Жаль Госцирк — их лучшая программа прошла у нас».
Дальше пошли детали. «Ты стал кому-то лихо подмигивать в зал, намекая всем, что у тебя имеются с кем-то интимные отношения. Затем ты отворил рот и закричал: „Танеев родился от отца и матери!“ Помолчал и прибавил: „Но это условно!“ Потом сделал новое заявление: „Настоящими родителями Танеева являются Чайковский и Бетховен“. Помолчал и добавил: „Это я говорю в переносном смысле“.
Потом ты сказал: „Танеев родился в 1856 году, следовательно, не мог родиться ни в 58-м, ни в 59-м, ни в 60-м“. Так ты дошел до 74-го года. Но тут ты заговорил о его творчестве. „Танеев не кастрюли паял, — сказал ты, — а создавал творения. И вот его лучшее детище, которое вы сейчас услышите“. И ты несколько раз долбанул по лысине концертмейстера виолончелей, почтенного Илью Осиповича так, что все подумали, что это он и есть любимое детище великого музыканта, впрочем, незаконное и посему носящее совершенно другую фамилию.
Никто не понял, что ты говоришь о симфонии. Тогда ты решил уточнить и крикнул: „Сегодня мы играем Первую симфонию до минор, це-моль! Первую, потому что у него были и другие, хотя Первую он написал сперва… Це-моль — это до минор, а до минор — це-моль. Это я говорю, чтобы перевести вам с латыни на латинский язык“.
Потом помолчал и крикнул: „Ах, что это, что это я болтаю. Как бы меня не выгнали!“ Тут публике стало дурно одновременно от радости и конфуза».
«Рассказывает Ираклий Андроников». (архив «РИА Новости»)
Просто выяснилось, что все свои мысли Андроников в тот момент произносил вслух. К счастью, телевидение запечатлело многие рассказы этого талантливого человека. Его, конечно же, необычайно интересно и читать, и слушать, но подлинное впечатление дает, пожалуй, именно зрительный просмотр. Недаром ведь говорили, что «телевидение, несомненно, было изобретено под Андроникова, под его дар устного перевоплощения и занимательного литературоведения».
А как он поражал современников способностью воссоздавать речевые особенности тех, с кем был знаком! Он точно воспроизводил осанку, жесты, мимику, передавал даже интонацию и тембр голоса своих героев.
Рассказы Андроникова словно создавали эффект присутствия людей, о которых он говорил. В каждом из рассказов виделось сочетание глубокого исследовательского ума с явным актерским талантом. Артистов этого жанра называли тогда имитаторами, но вклад Ираклия Андроникова был намного шире — литературовед, «лермонтовед», историк, археограф.
У него был действительно дар — он награждал других интересом к тому, о чем он рассказывал сам.