В каждой семье есть странные родственники: тети, дяди, двоюродные и троюродные сестры, братья, племянники.
Они любят пропадать надолго, а потом напоминают о себе, внезапно появившись на пороге, прислав новогоднюю открытку, пригласив на свадьбу детей или внуков после пятилетнего молчания.
В семье о них рассказывают множество историй, в которые поверить невозможно, но, зная их, невозможно и не поверить.

Такой странной «тетей» была Рита, дочка бабушкиного двоюродного брата. Настоящее имя ее было Ривекка (именно так было написано в ее паспорте!). Рита была единственной дочкой очень богатых родителей. Долгожданная и поздняя дочка ни в чем не знала отказа. Перед самой войной повезла Риту мама в Ленинград, хотела навестить сестру и показать девочке белые ночи. А через неделю началась война…

Семья сестры сумела эвакуироваться, а Риту, заболевшую корью, в вагон не пустили. Так остались они с мамой в большой пустой тетиной квартире переживать блокаду. Как жили они — рассказ отдельный. У них обеих выпали волосы. Рита потеряла все зубы, ногти слезли, а глаза почти перестали видеть. В самом конце блокады маму похоронили, и Рита осталась одна. Жить уже было полегче: через Ладогу время от времени прорывались машины с продуктами, открылись столовые, сначала для детей, а потом и для всех. Рита навсегда запомнила свой первый обед в столовой: суп с перловой крупой она ела как до войны, клубничное мороженое — облизывая каждую ложку. Папа приехал за ней через неделю после снятия блокады. Он смотрел на Риту и не верил своим глазам. Отводил взгляд и вновь возвращался к ней, дочке, любимой, долгожданной, обещавшей вырасти настоящей красавицей. Папа плакал, а Рита думала, что он по маме так убивается. На следующий день они уехали домой в Москву.

Волосы у Риты так и не выросли. А вот зубные протезы ей сделал самый лучший техник. Папа шепотом сказал ей, что он, будто бы, делал протезы самому Сталину. И очки ей подобрали в той самой Кремлевской больнице. Первый парик привез Рите из Германии папин знакомый. Парик был белокурый, волосы длинные, закручены в локоны как у Мэри Пикфорд. Рита смогла расстаться с косынками и впервые посмотрела на себя в зеркало с надеждой. В ту победную весну ей исполнилось шестнадцать лет. Она бегала с подружками смотреть салют и потихоньку присматривалась к молодым парням в военной форме. Парни тоже замечали ее: волосы золотые, зубки ровные, бровки тоненькие как нарисованные… Рита пыталась догнать своих бывших одноклассников, но три года в школу она не ходила, а училась и до того не блестяще, так и не пошла она в школу. Папа записал ее в вечернюю, сказал мол, ходи — не — ходи, а свидетельство за семь классов тебе выдадут.

Когда исполнилось восемнадцать, Рита подучилась немного и пошла работать в кассу поездов дальнего следования на Казанском вокзале. Не все ли равно где работать — мужа надо искать — вот что главное. Рита добросовестно искала себе мужа целых два года: ходила на все вечеринки, танцы, встречи и проводы. Она искала мужа в театрах, в ресторанах и в очереди к своему кассовому окошечку. Но муж не находился. Как еще выяснилось, детей у Риты быть не могло. Ну, кто ж ее возьмет замуж с таким дефектом! И тогда за дело взялся Абрам, Ритин папа.
Рассуждал Абрам трезво: по любви Риту не возьмет никто — значит должен мужчина жениться по другой причине. Ребенка она родить не может — значит нужно искать мужа с таким же дефектом. Но чтобы был мужчина с головой! И чтобы…

Борис выписался из госпиталя уже демобилизованным. Стоял он на ступеньках главного здания и рассматривал бумажку с номером телефона, что на прощание дал ему главврач. «Позвони ему, — сказал главврач, — он тебе поможет на хорошую работу устроиться. Постарайся понять, в чем твой интерес. Сложится-не-сложиться, а работу такую ты сам не найдешь». Борис ехал на трамвае домой от Сокольников и все старался понять: зачем он кому-то нужен, да еще большому начальнику. Сам покалеченный, три раза раненный, последнее ранение в живот, все богатство — что на себе. Комната, правда, в бараке от родителей осталась. Отец на фронте погиб, мать умерла в сорок четвертом. Родных, что в Белоруссии жили, всех немцы уничтожили. Что ему, «большому начальнику», проку от солдата? Однако через два дня позвонил Абраму Ефимовичу.

Встретились, поговорили о работе, о жизни. Слово за слово и пригласил Абрам Ефимович Бориса к себе домой поужинать. Дома познакомил с Ритой. Ужинали, шутили, смеялись. Борис к Рите присматривался — серьезная девушка, в очках, симпатичная, блондинка, платье красивое, дорогое видно. Квартира в три комнаты с ванной, да в самом центре, мебель красивая, ковры на стенах, книги, вазы. Вспомнил Борис про «интерес». «Неужели, — подумал он, — неужели Абрам Ефимович мне Риту будет сватать?»

На работу Борис вышел на следующий же день. Вошел он в курс дела быстро, работа нравилась, деньги зарабатывал хорошие. Через месяц он отдал шить костюм. Шил не в пошивочной мастерской, а, по совету Абрама, у старенького еврея-портного, удивившего Бориса тем, что шил он, сидя прямо на столе перед окном. Но костюм пошил отличный. За месяц Борис кое-что разузнал про Риту. Рассказали ему шофера и про блокаду, и что здоровьем она слабая, и про то, что Абрам ей мужа ищет.
Борис набрался храбрости, надел новый костюм и позвонил: «Рита, а что Вы сегодня вечером делаете?» — спросил он.

«То же что и вчера, — сказала Рита, — жду Вашего звонка. Папа мне сказал, что Вы будете мой муж, вот я и жду, когда же Вы насмелитесь мне позвонить. Пойдемте в ЦПКО погуляем!»
Рита тараторила в молчащую трубку, а Борис стоял в будке телефона-автомата и думал, что за него уже давно все решили и обратного хода, кажется, уже нет.

«Так как мне одеваться? — спросила Рита.- Для парка или еще для чего? А то просто приходите к нам ужинать. Папы сегодня не будет, он в командировке, а я Вас накормлю.»

Борис пришел к Рите поужинать. Такой вкусной еды он никогда не ел!
Потом они гуляли в парке. У входа в парк девочка продавала сирень. Борис купил «веник» и, смутившись, неловко протянул Рите. А она вдруг расплакалась, прижавшись к его пахнувшему новизной пиджаку.
«Я еще в Ленинграде думала как мне когда — нибудь цветы подарят, только не сирень, — призналась Рита. — У тети во дворе куст был сиреневый, так мы с мамой цветы ели. Но Вы ж не знали и…» — она опять всхлипнула. Борис утешать не умел, Рита все хлюпала носом, а он гладил ее по спине как маленькую. Гуляли они долго.

Назавтра Рита позвала его с собой на рынок. «Поможете все донести, — сказала она, — теперь мне нужно больше продуктов, я буду кормить двух мужчин!» Борис немного смутился от Ритиной манеры говорить без церемоний. «Как ребенок! — подумал он, — И смешно и жалко, а обидеть и вовсе невозможно!». На рынок он пошел и обедать остался. И водил Риту в кино, в театр, на концерты, провожал ее с работы домой, ухаживал, в общем, по полной программе.

«А что, — думал Борис, — девушка красивая, квартира отдельная, папаша богатый. А что ума небольшого, так это может и хорошо.»
Месяца через два после первой встречи с Ритой зашел Борис после работы к Абраму Ефимовичу в кабинет поговорить.
«Мне, Абрам Ефимович, ваша Рита нравится, — промямлил он, — я бы хотел на ней жениться, ну и …»

Через два дня Рита с Борисом записались в ЗАГСе, а вечером, приглашенный на дом раввин, раскачиваясь, читал что-то на древнем, только ему понятном языке, превращая этим чтением Риту в самого близкого ему, Борису, человека. Было много гостей, Абрам нанял двух женщин готовить еду. За столом по-современному кричали «горько» и Борис впервые поцеловал Риту в губы. В разгар веселья Абрам вкатил в комнату новый сверкающий мотоцикл — подарок жениху. Борис просто глазам своим не поверил, вскочил со стола, стал трогать руль, оглаживать колеса, отойти не мог от блестящей игрушки. Гости смеялись, шутили, расходясь по домам, желали «сладкой ночи». Ушли, перемыв всю посуду, нанятые Абрамом женщины. Попрощались с молодыми и сестра Абрама тетя Бася с мужем, тем самым главврачом из госпиталя. С ними уехал и Абрам. И остались Борис с Ритой одни во всей квартире начинать новую жизнь.

Рита стелила постель, спрашивала из спальни: «Ты любишь у стенки спать или с краю?», а Борис не знал что ответить. До войны он спал на раскладушке-дачке, половина которой в тесной барачной комнате оказывалась под столом, так что на нее нужно было не ложиться, а вползать ногами вперед. Голова же была вплотную к двери, и выйти из комнаты, не разбудив Бориса, было невозможно. На фронте где только не приходилось спать, и вспоминал он свою раскладушку как самую удобную в мире. После выписки из госпиталя спал Борис на родительской кровати один и рад был этому продавленному матрасу до смерти.
«Хочешь, я тебе ванну сделаю?» — спрашивала Рита. «Ванну?» Борис мылся в ванне только один раз в жизни, когда в Пруссии разместили их в особняке какого-то генерала. Они тогда нагрели воды, налили полную ванну и всем взводом мылись по очереди, подливая горячую воду. «Борис, — Рита подошла к нему вплотную, — если ты боишься, что у тебя не получиться, то я спросила дядю Гришу, он сказал, что ты полностью готов жениться. Так и сказал: „Проблем с этим не будет!“. А если ты меня боишься, — продолжала Рита в своей манере говорить напрямик то, что думает, — то я тебе сейчас кое-что покажу, и ты перестанешь бояться.»
«Смотри! — Рита осторожно, чтобы не испортить прическу, стянула с головы парик. — Это раз! — она аккуратно посадила парик на высокую вазу для цветов. — Теперь смотри! — она выплюнула вставные челюсти в фарфоровую вазочку. — Это два! А это три! — она сняла очки. — Идем в постель!»

Историю «нашей с Риточкой первой ночи» дядя Борюсик рассказывал каждый свой приезд. Тетя Рита при этом всегда дополняла его очень важной подробностью: «Он меня целует-целует и все ему чего-то не хватает, все еще колеблется. Потом вдруг встал, пошел в прихожую и приволок в спальню свой мотоцикл. Поставил его возле кровати, лег, обнял меня, и я сразу поняла — теперь все есть!»

Тетя Риточка и дядя Борюсик, как они друг друга называли, работали в вагоне-ресторане, жили дружно, много ездили. Отпуска всегда проводили вместе. Когда приходило время ложиться спать, Борис ласково говорил: «Риточка, пора делать „раз-два-три“ и в постель!»

Рита до старости любила парики с золотыми локонами под Мэри Пикфорд. Когда ей потребовался новый парик, она записалась на прием к директору ГУМА и, зайдя в кабинет, сняла парик, одним видом своим убедив бедного директора, что: «Вы же понимаете, что мне парик нужен не для моды, а для жизни!»

Вид без парика, кстати, у нее был действительно впечатляющий. Однажды, в Одессу на турбазу, где мы отдыхали, нагрянули Риточка с Борюсиком. Как всегда с полными сумками еды и со смешными историями о своих поездках. Под вечер решили мы сфотографироваться на обрыве над морем. Только выстроились для снимка, как налетевший порыв ветра сорвал с тети Риты белокурый парик и шлепнул его в море. Парик, что интересно, не потонул, а болтался в метрах двадцати от берега. Картина была неповторимая: взрослые заливались хохотом, дети просто катались по траве от смеха, а мой двоюродный братик от страха намочил штаны. Дядя Борюсик нахлобучил Риточке свою войлочную шляпу и побежал к ближайшему домику, на веранде которого танцевала молодежь. Буквально через минуту парни рысью бежали к морю. Парик выловили и принесли дяде Борюсику, который выдал парням обещанную двадцатипятирублевую бумажку.

«Риточка, завяжи голову шарфом, — посоветовал Борис, — мы его в гостинице вымоем с шампунем, а то волосы блеск потеряют!»
Сколько историй рассказывалось и пересказывалось в нашей семье о приключениях Риточки! Например, как она, увлеченная модой, заказала золотые коронки на свои прекрасные зубные протезы. И как Борис пригласил техника домой поздно вечером, когда Риточка уже спала, чтобы тот эти коронки поснимал. Утром Рита разбудила Бориса криком: «Меня обокрали!»

Или, например, история о жемчужном ожерелье. На сорокалетие Риточки Борис купил ей жемчужные бусы. Крупные белоснежные жемчужины, конечно же, должны были красоваться на черном панбархате! Рита тут же заказала черное панбархатное платье, а в ожидании платья решила прикинуть, как смотрятся жемчуга. Бусы в несколько рядов Риточка нацепила на черного кота. Любовалась она Барсиком недолго. Кот выскочил в окно и вернулся только к вечеру, конечно, уже без жемчуга. Рита долго не говорила Борису о пропаже, боялась, что тот убьет Барсика.

А вот еще история о том как, заказывая новые туфли, Рита всегда относила сапожнику две бутылки водки, свято веря в то, что водкой он «отмачивает кожу, чтобы стала мягкой». Туфель две — значит две бутылки. Как-то Борис рассказывал, что Рита захотела поехать с ним на охоту (а он был страстный охотник). Рита полгода готовилась, покупала себе специальную одежду, обувь, вязала шарф. Перед самым отъездом, глядя, как Борис чистит ружье, она вдруг спросила: «А ты что там стрелять будешь? Тогда я не поеду, я боюсь стрельбы!»
«Наша Рита без царя в голове…» — вздыхала бабушка.

Мы, дети, любили Ритины неожиданные приезды, ее яркие кричащие наряды, бусы и шарфы, ее манеру заявлять: «Так, дети завтра в школу не идут. К ним тетя приехала, они поведут ее на экскурсию в местный универмаг!»

Тетя Рита была очень счастливым человеком и счастьем своим готова была одарить каждого. Попадая время от времени в закрытую секцию ГУМа, Риточка по дешевке скупала все подряд. Вечером они с Борисом долго обсуждали, кому что подойдет. Обсудив, заворачивали в бумагу и обязательно подписывали. Стоило Риточке пропасть на полгода — из Москвы приходила посылка.
Каждый свой приезд Риточка с Борюсиком волокли к нам на второй этаж неподъемную сумку с подарками. «Прихожу к директору ГУМа, — хвасталась Рита, — и протягиваю руку к парику. С понтом — „щас сниму“! А он вопит: „Не надо! Я вас знаю!“, и тут же мне выписывает пропуск!» Мы хохотали до упаду.
«Ну не дурак-ли? Как будто парики каждые полгода покупают!» — торжествовала Риточка.

Рита и Борис умерли в один год. Борис, прощаясь с Ритой, надел ей любимые жемчужные бусы, которые купил через год после пропажи первых. Он успел заказать памятник для двоих и дал мастерам денег, чтобы вписали его имя. А до установки памятника не дожил.