Восхождение.
моей маме
Я стою на пригорке —
на самой высокой горе.
Мои ноги по колено в сугробе,
штаны задрались, и снег обжигает худые лодыжки.
Моя куртка черна, только вот изнутри
ткань «гусиная лапка» прочерком, тонким дефисом
-то, -либо, -нибудь —
вот с этим, последним, надо быть пристальней.
Я смотрю в эту плотную, яичную белизну.
Сверху, снизу, вокруг она вьётся
и зализывает мои следы
никуда-никуда, никогда-никогда
и упавшие белые варежки с вышивкой.
Гнёзда в клёнах пусты и завалены на зиму,
будто ворох студёных пелёнок в алюминиевом тазике.
Мы стоим через весь этот снег
и непонятно, кто чей портрет,
кто из нас кому большая память и памятник.
Каждую зиму
я совершаю своё восхождение
на этот пригорок —
на самую высокую гору
и не достаю до тебя —
только
чувствую.