I
Судьба сталкивала меня с глупыми будничными женщинами, повисающими тупыми тяжелыми жерновами на покорной мужской шее: твердость характера и уменье заглядывать вперед спасали меня в этих случаях, не оставляя в душе ничего, кроме тихой робости перед новыми знакомствами.

Та же судьба столкнула меня всего один раз с незаурядной, полной своеобразной оригинальности и непосредственности женщиной. Если бы я описал мою встречу с ней как рыцарский поединок двух натур, я должен был бы сказать о себе в третьем лице небольшую и красивую фразу из старых романов: он вышел на бой с открытым забралом, а через неделю его ноги все еще торчали из придорожной ямы, пугая прохожих…

Может быть, вы поймете меня, если услышите обо мне, что я часто, не считаясь с приличиями, даже в малознакомом доме неожиданно встаю из-за стола, молча прощаюсь с хозяевами и перестаю бывать совсем. Каждый раз это происходит, когда ко мне подходит кто-нибудь с любезной улыбкой и предлагает:

— Хотите познакомиться с ней?.. Удивительно интересная женщина. Такая оригинальная, непосредственная…

— Вы хотите сказать, что в ней этой мещанской робости, этого буржуазного страха перед…

— Ну, да, да… Конечно. Она умна и смела, она…

— Она говорит правду в глаза, умеет бороться с недоумевающими взглядами, она привыкла…

— Честное слово, такая… Прямо даже поразительно.

— Это очень хорошо. Очень, очень. Прощайте. Меня ждут.

— Как ждут? Куда? Вы же обещались сегодня.

— Сначала обещал, а теперь ждут. После увидимся…

— Куда же вы… Вы, может, обиделись… А познакомиться?..

Куда же? Странный молодой человек… Ушел… А почему?

II

Если бы я сделал это и в тот раз, никто ничего не потерял бы, но я почему-то любезно поклонился хозяину, поблагодарил его и подошел с ним к Наталье Михайловне.

— Очень приятно.

— Что приятно-то? — с иронической улыбкой спросила Наталья Михайловна. — Разве вы сами попросили познакомить вас?..

— Нет, но все-таки…

— Ну, будет, не ханжите. Вас вот предо мной познакомили с какой-то старой напудренной лошадью, и вы ей, наверное, тоже сказали, что вам это очень приятно…

— Сказал, ей-богу, сказал, — восхищенно поддакнул хозяин, зацепившись за какого-то другого гостя, — ну и молодец Наталья Михайловна… Я уж пойду, вы займитесь…

— Жаль, — посмотрела ему вслед Наталья Михайловна, — образованный мужчина, красивый довольно, а дурак.

— Ну, что вы, — нерешительно запротестовал я, — наш милый хозяин…

— Ах, вот почему… Значит, если бы я была у вас в гостях, я и о вас не могла сказать то же самое…

— Мне кажется, что…

— Вам кажется, что вы умный?.. Да?

— То есть как? — удивился я неожиданному обороту разговора, — я думаю, что…

— А мне вот не кажется.

Она с любопытством посмотрела мне в глаза. Я тоже посмотрел на нее. У нее было довольно красивое смуглое лицо, серые глаза и четкие белые зубы: женщине это дает право говорить глуповатые грубости, и я не стал уверять ее в положительности моих умственных качеств.

— Да вы не обижаетесь?..

— Помилуйте, что вы… Напротив…

— Даже напротив… Следовательно, если бы я назвала вас умным, так вы… Да чего там. Пойдемте, что ли, ужинать… Там зовут уже…

За ужином мы сидели рядом. Все время Наталья Михайловна убивала меня неожиданностью суждений по поводу каждого моего слова и самого незначительного поступка. Даже по поводу какого-нибудь простого предложения рыбного салата она умела бросить фразу, сразу раскрывающую предлагающему всю безыдейность его поступка и его незавидную роль в качестве добровольного лакея дамы, которая и сама прекрасно может взять, что ей захочется.

Я даже с некоторым опасением подумал о той легкости и радушии, с которым другие гости уступили мне соседство с такой красивой и неглупой женщиной.

— Вам, кажется, скучно? — вскользь спросила она, понюхав кусочек колбасы и брезгливо кладя ее на тарелку, — несвежая… хорошая дорогой, наверное, показалась… Скучно? И мне тоже… А вот сказать вслух вы бы, наверное, постеснялись…

— Ну, еще бы, — с удивлением отозвался я, — Иван Ильич мой приятель, жену его я девочкой еще знал…

— Такая же дура была?..

— Она совсем не такая, как вы думаете… Я их очень люблю… И они меня…

— Ну, тоже… Сидят и думают, наверное, что вы лишний рот за ужином… И тоже боятся сказать. Вот вы, наверное, сегодня бы сумели лучше провести время?..

— Да, собственно, звали меня в одно место…

— Я и говорю. Веселились бы там, а здесь зеваете, а сказать трусите…

— Видите ли…

— Трус, трус, трус…

— В чем дело? — с любезной улыбкой вмешалась хозяйка. — За что это вы его?

— Да у нас тут спор один…

— Какой? Ну, скажите… скажите, — с плохо сделанным любопытством пристал кто-то из гостей.

— Дело в том, что вот он… Сказать? — насмешливо посмотрела она на меня.

— Ну, что вы? — тревожно вырвалось у меня. — Пожалуйста, я прошу вас, не надо, пожалуйста…

— Ага, трусишка… Да так, пустяки… Дело в том, что мосье Пилкову очень скучно… Он сегодня был зван на один вечер, отказался, а теперь сидит здесь, скучает, а сказать…

Я опустил глаза, не решаясь их поднять на окружающих.

— Мне кажется, что он мог бы сказать это заранее, — сухо отозвалась хозяйка, — кроме этого, я не смею…

— Ради бога, Марья Никифоровна… Я пошутил, — убито и сконфуженно сказал я, — то есть я даже не сказал…

— Да мы никогда никого и не задерживаем, — вскользь заметил Иван Ильич, пододвигая кому-то пепельницу, — спички тут же…

Я густо покраснел и не знал, что делать.

Наталья Михайловна уже разговаривала с кем-то другим. Смущенно оглядев присутствующих, я увидел упорно опущенные взгляды и очень незначительный процент сочувствующих.

Кажется, что после меня остались играть в карты. Провожал меня в прихожей хозяин, сухо пожавший руку и уклонившийся от обычного предложения заходить чаще. Наталья Михайловна вышла тоже и сказала, что если я не врал, приглашая ее завтра пойти со мной в театр, — то она с удовольствием. Позвонит сама. Телефон мой найдет в книжке. Если я обиделся, она даже извиняется. Мало ли есть глупых людей, которые думают, что извинение сглаживает все.

III

— Вас там любовница к телефону спрашивают, — недовольно сказала кухарка.

Мой собеседник, малознакомый артист, искоса поглядел на меня и игриво улыбнулся.

— Ого… здорово…

— Какая любовница, — сконфуженно пробормотал я, — это что такое…

— Идите, идите, кто без греха…

Я подошел к телефону.

— Это я. Здравствуйте.

— Наталья Михайловна?

— Ну да. Вас, наверное, удивило… Что? Ну, что же я могла сказать. Говорю — знакомая. Та, эта ваша идиотка… Может, это ваша жена? А я думала, что жена. Как фамилия, да как доложить, да по какому делу… А я думаю, скажу что-нибудь такое, чтобы сразу передала… Вы еще не раздумали? Значит, едем? Ну, так я вас буду ждать в театре… У меня сегодня бешеное настроение, хочется смеяться, веселиться, прыгать… Получила одно письмо… Значит, жду. Пока.

Я оделся и с нехорошим предчувствием поехал в театр. Пока я одевался, за стеной старушечий монотонный голос сверлил тишину.

— Ишь ты… Половиков в передней нет, а он по любовницам шляется… Звонит, дрянь такая… Полюбовница, говорит, доложи поди… А если я тебя мокрым полотенцем по роже? Может, я чиновничья дочь, а ты полюбовница… Теперь жалованье-то тю-тю… Все к полюбовнице снесет на кофеи да цветы… В трубку-то срамные словища говорить мастерица, а у самой, чай, белье штопано…

— Так и сказать, — мрачно раздался вопрос пред моим уходом, — если опросит кто, что, мол, к полюбовнице уехал?

IV

Во время первого действия пьеса, по-видимому, мало занимала Наталью Михайловну.

— Вы знаете, — шепнула она, — я бы сейчас кататься поехала лучше… Да вы не бойтесь, я не зову вас… Знаете, с песнями, как в деревне… Ну, да эх, вы, залетные, эх, вы мои…

— Тише, — сдержанно попросил ее сосед, нервно комкая программу, — здесь, кажется, театр…

— Что вы? — насмешливо спросила его Наталья Михайловна.

— Глупо, — зашипел сосед. — Очень даже глупо, барышня.

— Я дама, — в тон ему ответила она и подтолкнула меня ногой, — злится.

— Я бы вас просил мне не мешать… Приходят тут какие-то…

Я безумно не люблю скандала, особенно в театре, где каждый нарушающий тишину, будь это даже человек, которого посадили на отточенную бритву, в глазах соседей кажется пьяным буяном. Но положение создалось такое, что мое вмешательство становилось необходимым…

— Я просил бы вас осторожнее…

— А вас кто спрашивает, — злобно повернулся ко мне сосед Натальи Михайловны, — я позову капельдинера…

— Вас же и выведут, — кинула ему та.

— Ну, это мы еще посмотрим… — Он вскочил с места и, протискиваясь между стульями, побежал к выходу.

К счастью, опустился занавес. Больше половины антракта я провел в театральной конторе, объясняясь с какими-то людьми и разозленным соседом по поводу всех слов и жестов; пришлось обещаться на другой день быть у него с извинением; все обошлось хорошо. К Наталье Михайловне я вернулся хмурый и злой.

— Едемте домой, — предложил я, — надоело.

— Едем, пожалуй, — охотно согласилась она, — пьеса дрянь, да и публика… Точно с базара…

Дама, внимательно рассматривавшая ее в лорнет почти в упор, с шумом бросила на соседнее кресло ридикюль и встала…

V

Дня через три я услышал, что в кабинете зазвонил телефон. Нехорошее предчувствие, что это Наталья Михайловна, сразу охватило меня, и я крикнул:

— Даша… Если это та, что сегодня звонила, скажите, что меня нет дома… Поняли?

— Поняла, поняла, не маленькая… Слу-ши-ю… Кого? Их дома нет… Спит? Нет, не cпят… Я не говорю, что не спят, а в столовой…

— Фу-ты, дура… Даша, ну, чего же вы… Ну, скажите, что сейчас подойду… Слушаю вас… Здравствуйте, Наталья Михайловна… Ко мне? Вы? Конечно… Конечно… Я очень рад, пожалуйста… Нет, дома… Сейчас должен ко мне брат с женой заехать, я и жду… Едете? Пожалуйста… Фу-ты… Вот тоже… Даша, купите что-нибудь к чаю…

Приехала Наталья Михайловна раньше, чем брат с женой.

— Ого, да у вас очень мило, — сказала она, входя в кабинет, — положите шляпку… Прекрасный диван: можно? Ну, спасибо, я люблю так полулежать… Ну-с, рассказывайте…

Когда Даша открыла через десять минут дверь на звонок и кто-то зашумел ногами в прихожей, Наталья Михайловна засмеялась, лениво потянулась и посмотрела на меня.

— Нашествие родственников началось? Пришли с нравоучениями блудному брату… У меня такая же история…

Не знаю, слышал ли это брат; но когда я выглянул в прихожую, поздоровался он довольно сухо и почему-то спросил:

— Может быть, мы помешали? У тебя, кажется, кто-то есть?..

— Нет, нет, пожалуйста… Это моя добрая знакомая… Познакомьтесь… Мой старший брат…

Разговор клеился плохо.

Когда он зашел о том, где лучше провести лето, Наталья Михайловна посмотрела на шляпку моей родственницы и засмеялась.

— Здесь покупали?

— Что? Шляпку? — удивленно спросила та, — здесь… А что?

— Я так. Вспомнила. У меня одна знакомая называла такие шляпки гурьевской кашей. Фруктов масса, а смешно…

— Это очень дорогая шляпа, — обиженно возразила та.

— Это-то и обидно. Мещанская шляпенка, а денег стоит уйму. Модная, наверно. Мода — это такая приманка для мещан…

Я с размаху переменил тему разговора. До своего ухода Наталья Михайловна, узнав, что мой брат инженер, успела сказать, что у нее тоже есть два знакомых инженера и что вообще инженеры жулики.

— Ну-с, прощайте, — весело сказала она, надевая манто, — решайте свои семейные дела… Пилите вашего братца за истраченный рубль, советуйте ему жениться… У меня самой родственники… Позже я вам позвоню…

— Какая у тебя странная знакомая, — неопределенно произнес брат после ее ухода, — давно знакомы?..

— Недавно, — смущенно ответил я.

— Ты, кажется, что-то скрываешь…

— У него, может быть, есть причины скрывать от нас, — зловеще вмешалась жена, — но мне кажется, что только уже не прислуга…

— Что прислуга?

— Прислуга, которая так в курсе дел… Мы приходим, а она уже изволит докладывать: у барина любовница сидит…

— Ей-богу же, это…

— Это, конечно, твое дело, ты не маленький, но ты так упорно твердил, что целые дни работаешь…

— Да я, право же…

— Да ты не оправдывайся, смешно… Ну, пока прощай… Заходи…

— Вы ко мне…

— Да теперь к тебе неловко… Еще помешаешь…

VI

Тяжелый дубовый клин нельзя вынуть сахарными щипцами. Его можно выбить только клином.

— Знаете что, Наталья Михайловна, — сказал я ей при последней, сильно зависевшей от нее, встрече, — вы завтра будете звонить ко мне?

— Буду.

— Не надо. Пожалуйста, не звоните.

Она с удивлением посмотрела на меня.

— Странно. Вы, может, хотите, чтобы я приехала сама?

— Именно не хочу. Понимаете, что значит: не хочу?

Она пожала плечами.

— Это же нахальство говорить женщине…

Я немного подумал и мягко ответил:

— Пожалуй, вы правы. Это нахальство.

— Вы меня хотите удивить и тем самым…

— Ничего не хочу. Понимаете?..

— Удивляюсь… В таком случае…

— Ну, что там… Прощайте…

— Прощайте… Только я думала…

— Что там думать…

* * *

Больше я не видел Натальи Михайловны. Кажется, года через два я встретил одного приятеля, который млел и сох около нее.

— О тебе часто говорим, — сказал он.

— А что? Рассказывает что-нибудь?

— А как же… Ты только не сердись… Все рассказывает. Чудак, говорит, он… Влюбился и нарочно придумал какую-то историю, чтобы поссориться…

— А тебе что она — нравится?

— Да нечего, брат, скрывать… Как и ты в свое время… Непосредственная такая, целостная натура, искренняя. Я теперь около нее живу. С родными из-за нее разошелся, да и с приятелями тоже… Оригинальная женщина…

Иногда я думаю: почему мы защищаем себя от дождя, грозы или ветра, и никто не додумался до какой-нибудь примитивной защиты от непосредственных, оригинальных натур, влезающих в чужую жизнь. Тем более, что и то средство, которое я испробовал, нельзя назвать особенно плохим…
1915