Звонок пару дней назад.
Приятный, интеллигентный женский голос:
— … Мне дали ваш номер телефона в зоомагазине. К вам можно записать собаку на стрижку когтей?
— Да, конечно.
— Но собака очень сложная: когти стричь не даёт, при виде когтереза впадает в истерику и ОРЁТ…
— Записывайтесь, приводите, разберёмся.
Вчера пришли в оговоренное время — симпатичная хозяйка и крупный взрослый бассет.
Вдвоём с хозяйкой взгромоздили пса на грумерской стол.
Про «истеричность» кобеля я бы поспорила: абсолютно адекватный, спокойно позволил взять себя за передние и задние лапы, закинуть на верхотуру и зафиксировать от побега шнуром с кронштейна. При том, что пёс — явно не дурак и отлично осознавал, что затевается против него что-то недоброе.
А вот это «ОРЁТ!» я точно сильно недооценила.
Как только я взяла в свою руку его массивную лапищу, всю в трогательных мелких складочках наползающей сверху шкуры и поднесла к ней когтерез, раздались вступительные пассажи.
Нечто вроде всхлипываний обиженного ребёнка вперемешку с первыми глуховатыми, с зарвом аккордами из горла вожака волков, начинающего вечернюю поверку стаи.
И это была только распевка.
Прелюдия.
Прокачка кузнечных мехов огромных лёгких, присоединённых к лужёной медной глотке с невероятными голосовыми связками и к какому-то древнему библейскому резонатору, подобному иерихонской трубе, скрытому в могучей конструкции из крутых рёбер, образующих остов его необъятной грудной клетки, и куполообразного черепа, облитого нисходящими потоками тёплой, мягкой кожи и тонкой атласной шерсти.
При этом сквозь струящийся сафьян через глубокие прорези для видоискателя смотрели на наш погрязший во всех смертных грехах мир скорбные глаза пророка.
Нарастающие децибеллы постепенно заполнили весь доступный кубический объём и, как потом выяснилось, вырвались сквозь застеклённые двойные двери на улицы и проспекты города.
На трубный зов собрались не только персонал и покупатели магазина, но и прохожие, случайно оказавшиеся в неизвестном радиусе от места событий.
Мои барабанные перепонки прогнулись и завибрировали, как от рёва турбин пролетающего над головой на бреющем реактивного самолёта.
Я стригла коготь за когтем, зверь кусаться не собирался, очевидно больше рассчитывая на поражающий эффект своего реликтового оружия.
Что происходило у меня за спиной в рядах потрясённых слушателей спонтанного органного концерта, могу только догадываться. Я потерялась во времени. Сколько это длилось — пять минут, десять, столетие, два?..
Как только закончились нестриженые когти, звук мгновенно пропал, растворившись в воздухе. Пёс безмятежно разрешил снять себя со стола тем же способом, за передние и задние лапы, и с благодушным видом отправился исследовать помещения, ещё раз подтвердив мой «диагноз»: никакой он не истерик и совсем не трус. Просто выражает своё недовольство происходящим доступным только ему способом.
Хозяйка с улыбкой поблагодарила:
— Теперь мы — ваши постоянные клиенты.
Ещё какое-то время мне жутко хотелось почесать изнутри свои барабанные перепонки, медленно приходящие в норму после акустического удара.
Провожая глазами невозмутимого хвостатого клиента, эдакого огромного «бладхаунда», перемонтированного на коротконогий «пеший ход», вдруг вспомнила нежно любимого писателя своего детства и юности, зачитанного до дыр Артура Конана Дойла и его «Собаку Баскервилей».
По мнению многочисленных исследователей его творчества, судя по скудным сведениям автора, собака, приобретенная Стэплтоном для воплощения в реальность фамильной легенды его предков, была метисом мастифа и «ищейки» — бладхаунда, гончей по кровяному следу.
Историю об этой собаке, по свидетельству современников, А. К. Дойлу рассказал Бертрам Флетчер Робинсон, который даже был указан, как соавтор в первом издании произведения.
Помните, как описывал автор леденящие душу звуки, оглашавшие Гримпенскую трясину?..
Яростно растирая ладонями нещадно зудящие свои уши, я думала:
да, я слышала именно этот голос!
Голос легенды!
Голос Собаки Баскервилей!!!)))