Она всегда жила «особнячком». Среди своих сверстников друзей, почему-то, не находилась, да и остальные жители деревушки относились к ней не с особым радушием. Одни называли её «не от мира сего», другие попросту «белой вороной». Девушке было не понять, откуда появилась такая нелюбовь? Может, потому, что она была серьёзнее своих ровесников, может, потому, что повзрослела раньше других, может, потому, что их семья никогда не отличалась общительностью? Жили они средне. С утра до поздней ночи вкалывали, содержа, мало-мальски, приличное хозяйство.

После смерти родителей, она и вовсе перебралась в старенький домик, который стоял на поляне в глубоком лесу. Там у них была небольшая пасека. Кормилась она со своего «подсобного хозяйства». Летом собирала грибы, ягоды, травки и заготавливала их впрок.

Здесь отшельницу и застало известие о войне — войне самой жестокой, варварской, беспощадной по своей сути и цинизму.

Горе пришло и в родное село. Она стала частенько наведываться в деревушку, чтобы поделиться тем, что Господь послал с детьми и стариками. Порой сама недоедая, приносила и отдавала последнее, появляясь, словно из-под земли и так же незаметно исчезала, растворившись под покровом деревьев.

Однажды до девушки дошли слухи, что уже неподалеку находятся русские войска и гитлеровцы перед отступлением решили деревеньку сжечь вместе с её жителями.
Как помочь? Куда идти? Что делать? Но просто так, сложа руки, она не могла сидеть. Нашёлся один-единственный выход: увести всех в лес. Немец сюда не сунется. Фашисты до смерти боялись глуши российской чащобы. Пока тепло, можно жить и под открытым небом, а там, гляди, и придёт русский воин-освободитель.

Она очень обрадовалась этой мысли и как только стемнело, появилась в деревушке. Но, как провести всех в кромешной темноте по заветной тропочке, которая известна ей одной? Ни голосом, ни каким другим звуком, она не могла дать о себе знать. Решение пришло неожиданно. Переодевшись в старую светлую холщовую рубаху, спасительница стала похожа на «маяк», за которым и потянулась вереница людей, уходящих от места страшной казни. Они доходили до кромки леса и как сквозь землю проваливались в чаще. Еще совсем немного и все будут спасены от жуткой расправы, уготованной карателями.

Но вдруг послышался собачий лай и оголтелые крики эсэсовцев: «Русише швайн». Лай становился всё ближе и ближе. Девушка не могла сдвинуться с места, пока не проводит последнего жителя в лес подальше от верной погибели.

Она стояла на опушке леса, как свеча. Нет… скорее, как Ангел… Это белое «пятно»… эта непорочная и добрая душа, только начинающая жить на свете, но в груди которой билось огромное и любящее сердце. Раздался остервенелый стрекот автомата.

— Эх, ты «белая ворона» — выдохнул кто-то в глуши леса… Светлая тебе память…