Все мы тут заложники.
Вот пожилая женщина с измученным лицом наворачивает десятый круг.
Вот мужик в спортивных штанах тайком засовывает в рот контрабандную карамельку.
Вот девушка с солнышком, нарисованным зеленым маркером прямо на белых штанах. Прямо на прямо. Но мы ей об этом не скажем. Мы стараемся не смотреть в глаза другим пленными. Потому что в этих глазах видно дом, чашку чая и тишину. Мы сжимаем зубы и следим, чтоб наши дети не жрали песок и не били железными лопаточками других детей.

Мужик раскачивает качельки, мечтая, чтобы они улетели в космос вместе с площадкой и девушкой, выпендривающейся, что ее спиногрыз научился считать по английски:

-Теофан, еще раз. Сри, фо, файв. Теофан, сриииииии!

-Заткнись, Теофан. — молча транслирует вся детская площадка.
-Заткнись и слезь, уже 15 минут и 37 секунд качаешься.

Качели — это блатное место. Если дождаться, когда чужой ребенок наконец позеленеет, можно засунуть туда своего и передохнуть. Ой, много наших передохло у качелек…

Главное, руки менять. Неопытные родители качают одной рукой, а другой держат телефон. И потом они имеют туннельный синдром в одной, и хандроз в другой. Я не такая, я меняю.

-Жук! Мишенька, смотри, тут жук! — задыхаясь, кричит пожилая женщина, наматывающая одиннадцатый круг.
Заложники детской площадки молча аплодируют находчивости бабуленьки и снимают каски, провожая насекомое в последний путь. Ты погиб с честью. Ты спас ее, теперь она может минут десять посидеть на скамеечке и глотнуть воды.
Покойтесь с миром все жуки этого мира, грудью прикрывшие родителей. Простите, что мы не буддисты.

Мои новые бледно розовые кеды плачут, что их купил не хипстер, а такая-то мать. Их уже раз пять переехало велосипедиком. Хрен с ним с ногами, кеды жалко…

Сегодня заложники детских площадок соберутся снова. Я очень люблю гулять. Очень.