Поезд на перегоне болтало из стороны в сторону.
— Скоро станция. — промелькнуло в мозгу и его, почему-то сразу бросило в жар в этом прокуренном и неуютно-холодном вагоне. Разномастная толпа оживилась и стала готовиться к выходу. Он тоже поднялся, закинул на плечо рюкзак и выйдя в тамбур, нервно закурил. Поезд уже начал снижать скорость и он с интересом уставился в замусоленное стекло. За окном мелькали столбы и деревья… деревья и столбы… Этот, до боли родной лес, снился в заснеженном Норильске. Воспаленный мозг не раз «рисовал» встречу.
Что могло произойти за время его отсутствия? Можно было только догадываться. Перед тем, как сесть в поезд, он отбил телеграмму, не было полной уверенности в том, что её получили.

Сейчас он стоял и прокручивал в памяти, полустёртые события молодых лет. Как сразу после войны устроился работать в МТС, как на первую получку купил себе за все послевоенные годы обнову, которой уж очень хотелось похвастаться перед дружками. До этого, слывший домоседом и не любителем шумных компаний, он решил заглянуть в местный клуб, где вечерами в выходные собиралась молодежь со всей округи и устраивала танцы под раритетный патефон. Тогда-то он и увидел её, стоявшую у стеночки и робко теребившую край косынки. Потом весь вечер, пристально наблюдая за ней, он силился себе объяснить: что в ней такого притягательного?

На секунду замешкавшись с друзьями, он совершенно упустил её из вида, когда все уже начали расходиться по домам. Быстренько выбежав на улицу, он увидел одинокую удаляющуюся фигуру.
— Проводить? Одной не страшно?
— Не знаю… — она неопределенно пожала плечами.
Потом были еще встречи по выходным в клубе, потом редкие свидания, а вскоре она и вовсе переехала к нему жить. Свадьбы, как таковой, не было. Расписались тихо и мирно, да посидели с друзьями.

Началась обыденные семейные будни, но он постоянно ловил себя на мысли, что другой жизни не представляет себе и не хотел бы.

Однажды ночью их разбудил стук в дверь. Потом совали под нос какие-то бумаги, матерились, подгоняя собираться поскорее, «воронок» и непонятное для него слово «узник совести» *
Суд. «Столыпин». Пересылки и этапы. Полусгнившие и холодные бараки. Лай собак, не прекращающийся ни днём, ни ночью. Лишение права переписки. И долгие-долгие годы мучительных ожиданий. Он никак не мог понять:
По чьей «милости» его объявили изменником Родины и распространителем клеветнических слухов?
Единственное, что приходило на ум, так это недовольство, полу-шутейно высказанное однажды в компании друзей по поводу руководства страны и грядущими в ней переменами. Но, кто мог на него донести, оставалась неразрешенной загадкой.

Поезд, медленно чухая, подошёл к станции. Он сразу же узнал её, подслеповато рассматривавшую, высыпающих на перрон, пассажиров. Хотелось закричать на весь мир:
— Я ведь не ошибся… тогда… в клубе!!!

*Узник совести (англ. prisoner of conscience) — термин, введённый в обращение в начале 1960-х годов основателем международной правозащитной организации Amnesty International британским юристом и правозащитником Питером Бененсоном и относящийся к человеку, находящемуся под стражей или в заключении исключительно за то, что мирно выражал свои политические, религиозные или научные взгляды.